К несчастью, только ты...

— Вообще не нужно спешить, Иван, — досадливо проговорила вторая девушка. — Вам не следует делать ничего несогласованного с нами, неожиданного для нас. То, что все происходящее, — она жестом указала на Конту к на девочку в блокадном проеме, — что все это неожиданно для вас… как это… нервозно и устрашает вас, я прекрасно понимаю. Это только моя кланта способна думать, что встреча с хроннавтом не вызовет у прошложителя ничего, кроме легкого удивления. Выслушайте нас, Иван, узнайте необходимое, чтобы начать действовать. Постарайтесь понять нас как можно быстрее, ибо времени у нас очень мало.

…Что она говорит, о чем говорит? Глаголев забыл уже о своей руке, обо всем, что предшествовало появлению ребенка на экране, забыл.

Он неотрывно смотрел на замерзшую голодную девочку. Сейчас вот мерзнущую, сейчас голодную, вот сейчас, сию минуту, в двух шагах от него.

— А она… — хрипло начал он.

— Она вас не видит, Иван, — словно поняв его мысль, быстро сказала одна из богинь. — Ребенок сквозь темпоральный барьер может видеть только нас, поскольку мы обе — в хроноскафандрах…

Глаголев мельком оглянулся на них. Нет, девочка смотрела не туда, нет. Взгляд ее был устремлен на его ноги, под ноги. Она смотрела на тот самый брошенный, изгаженный ханыгами каравай. Тот, с окурками… Холодный пот прошиб Глаголева. Боясь поверить очевидному, он снова проследил направление ее взгляда, с исказившимся лицом повернулся к девушкам.

— Да, да, — торопливо закивала одна, возможно, она видит хлеб, потому что эту вечную субстанцию темпоральный барьер…

— Да поди ты! — заорал взбешенный Глаголев кому-то из них. — С твоими объяснениями!

Стремительно наклонившись, он схватил окаменевший этот каравай, шагнул к проему: передать!

— Стоять! — резкий, властный крик резанул Глаголеву уши, заставил остановиться. — Стоять! Сожжет!

— Было бы хуже, чем тогда, когда вы тронули мое плечо, — спокойно сказала Конта. — Да и все равно это бесполезно. Дайте-ка. Смотрите.

Она осторожно взяла каравай из Ванечкиных рук, шагнула к проему и протянула хлеб девочке. Губы ребенка зашевелились, сложились в улыбку, и руки в рукавичках потянулись навстречу караваю. И тут же раздался легкий треск, зеленоватые змейки побежали по рукам Конты, и хлеб исчез. Не было его ни в ладонях богини, ни в девочкиных руках.

Глаголев вскрикнул.

— Бесконтейнерная передача невозможна, Иван, — спокойно и сурово прокомментировала Смоляна. — Хлеб бессилен преодолеть темпоральный барьер. Он дематериализуется.

Девочка провела рукавичками по щекам и низко опустила голову, закутанную шалью. Неужели она заплакала?

— И тем не менее пересыл хлеба на относительно малые временные расстояния возможен… — объясняла Смоляна.

— Девочки… Дорогие… — с трудом проговорил. Глаголев. — Можно ее накормить? Что можно сделать? Вы можете, девочки? Я сам — что могу?

— Можно сделать, Иван. Нужно сделать, — отозвались они. — Хлеб можно передать в золотопленочном контейнере. Золото, дематериализуясь в темпоральном барьере, предохранит хлеб. Он останется цел, понимаете? Не понимаете? У вас есть с собой этот металл, прошложитель? Хоть сколько-нибудь этого металла?

Глаголев понял одно: существует какой-то способ, есть какая-то возможность, это связано с каким-то золотом. Странно… Неважно! Он сунул руку в наружный карман куртки, где валялось его обручальное кольцо, которое он сдернул с пальца тогда, в тот приездный день, которое он опустил туда, передумав выбрасывать. Пальцы его лихорадочно обшаривали карман куртки: табачный мусор, бумажки…

Неужели вывалилось? Есть! Вот оно! Уцепив пальцами кольцо, Ванечка протянул его Смоляне:

— Это годится?

— Годится. Опускайте! — кивнула та, принимая кольцо в ладонь.

— Ты мое дыхание, клант! — непонятно сказала Копта, улыбнувшись ему.

— Теперь нужен хлеб, Иван, — сказала вторая. — Где у вас тут торговое место? Далеко ли? Приобретите там хлеб, приобретите не менее полутора этих объемов, — она жестом указала на то место, где лежал каравай. — Ребенок никуда не денется, Иван, — успокоила она Глаголева, все время оглядывавшегося на экран. — Девочка тут с самого утра, она не уйдет, ручаюсь вам. Идите же! Хлеб приобретайте на свои средства, Иван, только на свои! Запомните: все — только на свои!

Глаголев был уже в подворотне, у забора, уже выбежал из переулка. Он слегка прихрамывал, то ли подвернув, то ли ударив где-то ногу. Он не замечал боли, просто этот прихром мешал ему бежать быстрее.

— Где тут булочная? Булочная, говорю? — прохрипел он в лицо какой-то встречной бабке, тяжко дыша, порываясь бежать дальше.

— Дак налево, третий дом. Возле обувного, — ответила та и глядела потом в спину ему в испуге и недоумении.

Слава богу, булочная была открыта (а если бы?) и, слава богу, почти пуста.