К несчастью, только ты...

— Но мы отвлеклись, — мягко, с обычной своей улыбкой заговорила Конта, — мы отвлеклись, а время-в полете. Ты очень нужен нам, Иван, мы нужны друг другу, потому что это, — она кивнула на стену, — совсем нам не безразлично, несмотря на все, что тут было сказано, несмотря на то, что это не наш рабочий уровень хроноглубины. Так, Смоли?

Та кивнула.

— Задача хроннавта — объективное наблюдение, но никто и никогда не требовал от него равнодушия машины. Мы сострадаем им, — она опять указала жестом на экранную стену, — и ты, клант, — наша помощь им. И сейчас ты начнешь действовать.

— Ты должен действовать сознательно, быстро и осторожно, — подхватила Смоляна. — Главное — сознательно. Тебе придется потерять еще несколько минут, Иван, ради того, чтобы до конца осознать свои возможности. Итак, ты правильно понял нас: мы — будущие. Удивительно, что ты, прошложитель, как будто нисколько не потрясен этим, правда, Конта?

— Я другим потрясен, — глухо ответил Глаголев. — Из этой блокады я по льду, во чреве матери… И отец мой — в тех сугробах…

Девушки кивнули грустно и понимающе.

— Так вот, — продолжала Смоляна, — если отбросить все для тебя несущественное о темпоральных колодцах (Глаголев дернулся нетерпеливо), то вот что ты должен узнать, Иван. Ваш год-верхняя временная граница одного из шлюзов темпоральной декомпрессии в этом колодце. Целая вереница таких шлюзов-поплавков расставлена на вертикали времени. Всплывать из прошлого без «шлюзовки» для хроннавта — смерть. Понятно, клант?

Глаголев кивнул механически. Сосредоточиться он был просто не в состоянии.

— При входе в такой шлюз, — говорила она, — хроннавт неминуемо вносит с собой определенный объем пространства-времени, чужеродного для данного шлюза.

— Тем более если хроннавтов несколько, — вставила Конта.

— Да. И этот объем растекается по поверхности поплавка. «Поршневой эффект», как мы это называем, — явление безопасное и для прошложителей не наблюдаемое. К тому же довольно быстро происходит «отсос» внесенного на исходный временной уровень. Не дано знать, Иван, какое пространство-время будет занесено тобой в шлюз. Сейчас это — январь тысяча девятьсот сорок второго года, а мог быть и день Куликовской битвы. Говори дальше ты, Кон.

— Всегда и на всех поплавках происходит подобное. И это замечательно! Потому что только с этим лишь, занесенным, объемом пространства-времени может иметь контакт прошложитель с глубины поплавка. Только лишь темпоральный барьер отделяет вас, Иван! Вот почему мы можем передать им твой хлеб! Помолчи еще немногочисленное время, клант! — пресекла она глаголевскую попытку прервать эти непонятные ему, а главное-ненужные объяснения. Объяснения в ущерб действию. — Теперь главное. Не пытайся просить золота у своих сограждан, у своих друзей, у своих кровников даже. Результат будет нулевым. Нет, нет! — протянула она руку, перехватив возмущенный, негодующий Ванечкин взгляд. — Совсем не то, что ты думаешь! Я не очень так, наверное, сказала. Мы верим, верим в их бескорыстие, тем более что дело касается недавней вашей беды. Но ни их золото, ни их деньги, ни их хлеб помочь ничем не могут. К несчастью, только ты, только ты, один ты, единственный ты, можешь оплатить золото контейнерной пересылки. Только ты, и на свое имение. И никто другой из здешних прошложителей!

— Стало быть, никто, кроме меня, не может внести золота для этой штуки? — Глаголев кивнул на вспучившееся ведро, облизал губы.

Он сразу понял суть этого «главного», о чем предупреждали его богини из будущего. Он переспрашивал потому, что испугался мизерности своих возможностей. — Да где же я его возьму, сколько же я его достать-то смогу? Это же слезы, девочки!

Богини смотрели на него сочувственно.

— Да хоть взаймы-то могу я попросить?

— Нет, Иван.

— Ну не один ли черт вашему ведру, какое золото глотать? Убей, не пойму!

— Если бы то кольцо было не твоим, если бы оно было куплено не на твое имение, — пояснила Конта, — прибор просто не отреагировал бы на металл, понимаешь?

— Что же я могу? — растерянно проговорил Ванечка. — Если даже взаймы нельзя… С моим-то «имением», как вы говорите. Особенно теперь…

Ему вдруг вспомнилось напрочь было забытое: измена жены, брошенная квартира, а ведь в квартире-то и было все ему принадлежащее.

Хоть сберкнижка, например. Ведь осталось же что-то на книжке от его полевых переводов?

Имение… Но как же он туда пойдет?

— Особенно теперь, — растерянно повторил Глаголев, блуждая взглядом по их лицам. — Ошиблись вы со мной, девочки…

— Боже, почему так жесток и неумолим Закон Помощи! — с отчаянием проговорила вдруг Конта. — Почему только пересекший Вектор Хейса может быть Дарящим?