К отцу

Охваченный смятением, Теплихин шагнул к предпоследней плите, и вдруг мелькнула, запрыгала перед глазами и легла плашмя на мрамор родная фамилия:

СЕРЖАНТ ТЕПЛИХИН Я. Г.

Теплихин несколько секунд смотрел на серые буквы, в которых кое-где еще сохранилась позолота. У него задрожали ноги, выпал портфель и кепка.

— Батя, — чуть слышно выдавил он, — ты здесь?

В хриплом невнятном голосе прозвучали радость, горе и боль. Все-таки Теплихин разыскал отца. Он его разыскал! Бумага тридцатилетней давности не соврала: отец лежал вблизи деревни Бузулук. Но он лежал в этой могиле уже тридцать лет, а сын только на тридцать первом году удосужился навестить отца…

— Вот так, батя, — снова прошептал Теплихин. — Такая она, жизнь…

Он лукавил сейчас от стыда: знал, что на жизнь сваливать нельзя. Жизнь в эти годы была разная: и очень тяжелая, темная, и полегче, и совсем легкая, сытная. После войны Теплихин отслужил в армии. В это время в одночасье умерла мать. Вернувшись на Владимирщину, в родное село, Теплихин никого из родственников не застал: тетка тоже умерла, отчим продал дом и завеялся на Дальний Восток. Теплихин служил на Кубани. Там у него осталась девушка. Два дня он, неприкаянный, бродил по селу, напился с горя, у кого-то выбил стекла в окне и, страшась расплаты, тайком возвратился на Кубань, в станицу. Родители девушки не обрадовались его возвращению: не о таком зяте мечтали. Но тут оказалось, что дочка была беременной, и поэтому родители смирились. Как и следовало ожидать, Теплихин с ними не ужился. Он перевез жену в районную станицу. Стали потихоньку строить дом. Пять лет строили, потом столько же заводили обстановку. Ни разу никуда не съездили, даже не отдыхали. Так что до шестидесятого года и речи не могло быть о поездке в Курскую область, хотя Теплихин и заводил иногда разговор об этом. Когда же хозяйство наладилось и появились лишние деньжишки, — Теплихины развели виноград, делали вино на продажу, — времени для отдыха и посторонних поездок стало, кажется, еще меньше. Каждый день отпуска был заранее распланирован. Жена недовольно поджимала губы, когда Теплихин вспоминал об отце. Она считала поездку на могилу за тридевять земель пустой затеей, блажью. Что изменишь? Человека не воскресишь. Лежит, ну и пусть себе лежит. Зачем, ехать? Жена по-всякому отговаривала Теплихина. Она не понимала чувств мужа, потому что война ее род совсем не затронула: отец на войне не был, старший брат остался жив, даже дальние родственники и те не пострадали. Да, у жениных родичей далеких могил не было. Потому-то жена и препятствовала Теплихину.

— Вот такие дела, батя…

Теплихин понимал, что он оправдывается над могилой, ищет уважительные причины. Они, конечно, были, жизнь засасывала, ломала планы, диктовала свое, и человеку трудно было справиться с ее наклонным, как на горной реке, течением. Вырваться, повернуть в сторону?.. Не каждый это мог. Теплихин знал: ему легко оправдаться, но это успокоения не приносило. Другие-то ездили! А что, у них жизнь была легче? Они ездили все-таки, и не раз, а он, Теплихин, собрался лишь тогда, когда душе стало невмоготу. Тоска и раскаяние выжимали у него кровь из сердца.

Он стоял над плитой долго, не замечая ничего вокруг, пока солнце не поднялось и не стало припекать в голову. Тогда Теплихин пришел в себя и, спохватившись, посмотрел на часы. Шел уже восьмой час, значит, он простоял в одиночестве гораздо больше часа. Ноги у него устали, затекли. Он переступил с ноги на ногу, не решаясь ни отойти от плиты, ни присесть рядом. Баба упала бы на землю и выплакалась. А у Теплихина слез не было, лишь глаза были чуть-чуть влажные.

Он еще в самом начале заметил на некоторых плитах увядшие цветы. Лежали целые охапки и маленькие букеты. Кто-то часто приходил сюда: цветы были добрым, сердечным знаком. И Теплихину тоже захотелось оставить на своей плите цветы. Больше он не знал, нем отметить свой приезд…

Он вблизи нарвал клевера, ромашек, васильков и других цветов, получилась большая охапка, она закрыла всю плиту. Теплихину это не понравилось. Он уложил цветы вокруг плиты венком.

Время подходило к девяти утра. Теплихин снял плащ, разостлал его под березой, сел и вынул из портфеля бутылку молока, купленную в Москве. Он машинально опорожнил ее, хотел выбросить, но сообразил, что здесь бросать нельзя, и сунул пустую бутылку в портфель. Он с радостью заплакал бы сейчас, но из глаз, казалось, невозможно было выдавить ни слезинки, и это Теплихина расстраивало и обижало.

Тонкий звук, похожий на журавлиный крик, отвлек его, он увидел, что от станции по дороге движется детская колонна. Впереди шел мальчик и трубил в горн. Теплихин понял, что это пионерский отряд. Он увидел и пионервожатую, она шла сбоку и была чуть повыше своих пионеров. Отряд направлялся к братской могиле. Теплихин встал, собрал свои вещи и отошел к самой дальней березе, на край лужайки. Здесь он мог посидеть, не привлекая внимания.