К отцу

Мне показалось, что меня, жалкого лгунишку, засмеют, опозорят. Но ничего подобного не случилось. Никому и в голову, должно быть, не пришло уличать меня во лжи. Все повернулись ко мне, наперебой забросали вопросами. Мне поверили!

Помнится, я лепетал, что Ленин приезжал на санях, его окружили мужики, он с ними долго разговаривал.

— Точно, я читал об этом! — сказал один из курсантов.

— И я читал! — подхватил другой.

Так оно и было в действительности: Ленин часто бывал в подмосковных селах и, конечно, не раз беседовал с крестьянами. Только я не мог быть свидетелем ни одной из этих бесед, я, как и мои товарищи, читал об этом в какой-нибудь книжке.

И все-таки… Да, все-таки мои неожиданные слова не были простым хвастовством. Обдумывая после этот случай, я понял, что в душе свято верил в сказанное. Ленин как живой стоял у меня перед глазами. Он не разговаривал с крестьянами, он говорил со мной: «Ну как дела, дружок? Как живешь? Ничего? Я рад за тебя, рад…»

Нет, это правда, я видел Ленина, все-таки я его видел! Все самое яркое в моем детстве связано с Лениным, и из детства еще доносятся ленинские слова…

Как говорится, из песни слова не выкинешь. И теперь, вернись я в мою суровую военную юность, в тот вечер перед отбоем, вновь, как клятву, повторил бы, что я видел Ленина. Из песни слова не выкинешь.

Миллионы и миллионы людей земного шара живут рядом с Лениным. Ленин у них — с детства, с первых младенческих слов, с изначальных открытий мира. Биографии миллионов невозможны без Ленина. И моя биография тоже.

Можно сказать, что началась она в тот день, когда дед повесил в нашей избе ленинский портрет. С этого события я и веду отсчет. Ленинская улыбка провожала меня в ту дальнюю дорогу, которая называется жизнью.

Дорога вьется. Давно нет избы, где прошло мое детство. Почему ее не стало? Куда она исчезла? Это неважно. Все равно висит на стене портрет Ленина, все равно светит его улыбка. Вот что главное.

К отцу Рассказ

Теплихин задумчиво курил на веранде, голова у него была опущена, серый пепел падал мимо чайного блюдца. На веранду вышла жена. Она молча смахнула пепел с подоконника, сожалеюще посмотрела на Теплихина, потом тихо спросила:

— Поедешь?..

— Все. Решено, мать! — Теплихин бросил окурок в блюдце.

Жена ничего не сказала, только вздохнула и ушла в хату: сдалась.

До этого она долго отговаривала мужа. Куда ехать? Зачем?.. Тридцать лет прошло! Но именно поэтому Теплихин и настаивал: уже тридцать годов минуло, пора, душа требует, мысли спать не дают. И он не врал: с каждым днем все сильнее тянуло его в дорогу, звала совесть.

Собрался Теплихин быстро, в тот же день: внутренне он давно был готов к этой поездке. Посчитал с женой: два дня туда, день там, два обратно — и недели все это дело не займет, останутся еще две недели с лишком, до конца отпуска Теплихин и виноград опрыскает, и сарайчик подремонтирует, и съездит с женой к ее престарелым родителям, это тоже, конечно, надо. Теплихин вытащил из-под кровати чемодан. Жена рассоветовала. Лучше старый портфелишко. Портфель для такого путешествия удобнее: сунет туда запасную рубашку, шаровары домашние, плащ, полотенце да мыло, а для еды сетку возьмет. Теплихин согласился: верно, с одним портфелишком удобнее, — и поехал налегке.

Билет он взял за полчаса до отхода поезда. На поезда, идущие к морю, билетов не было никаких, ни плацкартных, ни мягких, а на поезд в северном направлении Теплихин легко достал боковую полку, причем нижнюю. Удачно началась поездка!

В вагоне Теплихину хотелось помолчать, он в разговоры не вмешивался. Но когда в купе едут шесть человек, молчаливый пассажир, к тому же, видимо, непьющий, у всех вызывает интерес. Кто такой? Куда едет? По какой надобности, если, конечно, не секрет? Никакого секрета у Теплихина не было, и он коротко отвечал назойливым спутникам, что едет к отцу в Курскую область.

— К отцу? — переспрашивали любопытные. Они приглядывались к Теплихину, словно удивлялись, что у такого пожилого человека еще жив отец. Некоторые даже интересовались, сколько же лет его папаше. Наверное, совсем старичок?..

— Нет, молодой, — сдержанно отвечал Теплихин. — Тридцать шесть лет, моложе меня.

Подробностей он не сообщал, и любопытные тотчас же оставляли его в покое, лишь время от времени искоса на него поглядывали. Теплихин не обращал на это внимания. Он не был по характеру молчаливым, но откровенничать, раскрывать душу перед посторонними, которым все равно, о чем рассказывает человек, — это считал делом зряшным.

В Москве Теплихин переехал с вокзала на вокзал и тоже без особого труда выправил билет на курский поезд. Ему опять досталась боковая полка, только верхняя, он сразу же лег, потому что поезд отходил поздно вечером; а на рассвете заботливая проводница дотронулась до его плеча:

— Ваша станция, гражданин…