К отцу

Через пять минут Теплихин был уже на перроне. Он ехал в последнем вагоне, низенькое станционное здание виднелось сквозь туман далеко впереди. Вставало над мутными полями за станцией солнце, было холодно и бесприютно. Теплихин поежился, закурил сигаретку и вслед за уходящим поездом побрел к вокзалу. Теперь уже нужно было расспросить у людей, где находится та самая деревня Бузулук, в бою за которую погиб в июле 1943 года его отец Яков Гаврилович. Близко ли деревня, далеко ли?..

В вокзале никого не было, лишь пожилая женщина подметала пол.

— Бузулук? — не задумываясь, переспросила она. — Да рядом, соколик. Я сама тамошняя. За угол завернешь, по улице пройдешь и направо в поле — тут тебе и Бузулук. Километра нет. — Она внимательно поглядела на Теплихина и тише прибавила: — Лежит кто-нибудь?..

Теплихин кивнул, поблагодарил уборщицу и вышел на улицу.

Он не предполагал, что в конце июня, считай, в разгар лета, здесь так холодно. Зеленый импортный пиджак, надеть который велела жена, от постоянной носки вытерся и почти не грел. Теплихин вынул из портфеля измятый плащ и кепку, прихваченную на всякий случай. В плаще и кепке стало потеплее. Потом быстро зашагал по булыжной дороге, и скоро улица пристанционного поселка кончилась, и открылась степь, похожая на кубанскую, — без леса, с редкими кустиками вдоль шоссе. Справа виднелись строения. Очевидно, это и была деревня Бузулук…

Волнение охватило Теплихина. Он выплюнул сигарету и ускорил шаг, озираясь по сторонам. Теперь его обдало жаром, хотя ветер в поле был резче и холоднее. В груди у Теплихина что-то сжалось, дыхание сбилось, и закололо в сердце. Он остановился на сухой тропе, не понимая, что с ним происходит, и только тогда увидел левее деревни высокий белый столб и две белые стены по обе стороны столба. Это был, несомненно, памятник погибшим, и не в деревню, а туда, к памятнику, нужно было идти Теплихину.

Он машинально расстегнул рубашку, потер ладонью горячую грудь и, свернув с тропы, прямо по полю — по красноватому клеверу — пошел к братской могиле.

Теплихин уже не спешил. Он чувствовал, что встреча с отцом, такая запоздалая, близка, не то страшился, не то стыдился чего-то и был втайне доволен, что приехал рано утром, когда все люди еще спят. Люди сейчас помешали бы ему, он хотел прийти на могилу, один, чтобы постоять спокойно, не чувствуя на себе чужих взглядов и не отвечая на вопросы. В поезде он не думал об этом, не мог знать, как все произойдет, и не предчувствовал, как трудны будут последние минуты перед встречей…

Клевер остался позади, теперь Теплихина отделяла от братской могилы лишь лужайка с тремя невысокими березками на ней. Теплихин последний раз остановился, оглядываясь назад, словно хотел убедиться, что не только возле памятника, но и на окраине станции, откуда он пришел, не видно ни одного человека. Так оно и было: в шестом часу утра он один стоял под голубеньким небом посередке поля, на котором три десятилетия назад гремел бой. Именно здесь, может быть, был убит отец Теплихина. 17 июля 1943 года погиб смертью храбрых в бою за освобождение деревни Бузулук. Пуля ударила в бок и прошла навылет. Может быть, как раз здесь. Сейчас над полем летели, деловито перекликаясь, мирные грачи.

Медленно стаскивая кепку, Теплихин приблизился к братской могиле. Перед обелиском, слева и справа от центральной дорожки, лежали на земле мраморные плиты. Этих плит было много, десятка три, если не больше, и на каждой из них в два столбца были высечены фамилии:

Ст. лейтенант Лобачев Г. В.

Сержант Шелгунов М. З.

Рядовой Остапенко И. М.

Рядовой Козинкевич П. Ф.

Теплихин оторвал взгляд от первой плиты, повернул голову вправо. В глазах у него жарко зарябило. На каждой плите было обозначено по двенадцать человек. Много же ребят полегло в бою за деревню Бузулук! За одну деревню…

Нужно было одолеть весь этот список, и Теплихин стал читать по порядку, шевеля губами. Он произносил звание, фамилию, буквы, обозначающие имя и отчество. Плита от плиты была расположена на расстоянии шага. Так он сделал восемнадцать шагов и возле самого обелиска перешел с левого на правый ряд. Фамилии были разные: русские, украинские, белорусские, татарские, узбекские. Были очень странные. Были хорошо знакомые, привычные фамилии. Не было только фамилии отца. Теплихин продолжал шевелить губами, поминая всех — рядовых, сержантов, офицеров, но с каждым шагом в груди у него, где раньше горячо спирало дыхание, делалось холоднее, образовывалась пустота, и страх неизвестности заполнял эту пустоту. Теплихин смахнул со лба обильный пот, Оставалось всего три плиты. Три плиты, тридцать шесть фамилий. Нет, уже не три, а две, и не тридцать шесть, а двадцать четыре человека лежали в земле, последние, не помянутые вслух. Отца, который погиб здесь, — это Теплихин знал точно, наверняка, — в длинном списке пока не было. Но как же так?.. Почему?..