К пению птиц

Бестелесный Я всплакнул бы на собственных похоронах, жалея близких, все еще верящих и не верящих в то, в чем я уже пребываю.

Вот и тоннель, вот и захватывающее чувство скорости, которое мы в жизни так обожаем — может, как раз, в предчувствии.

Сопровождая себя в полете, я сохраняю способность сознавать, и поэтому вижу, как моя утратившая телесность Душа сейчас расстается с миром, а это значит, что образованный миром ум перестает быть умом, а становится духом — и я скажу точнее — СНОВА становится духом, чтобы быть перезаряженным в новую ипостась — возможно, в новом мире.

Мне показалось, что расставаться со старым миром трудно, пока ты в нем.

А дальше — все легко.

Должно же хоть когда-нибудь стать на душе легко!

Как хотелось бы сказать, — В этом моя Вера!

Вот только сегодня утром я сидел под теряющей желтые листья березой и поражался ее доверчивой самодостаточности в соседстве с таким непредсказуемым мной.

Конечно же, я не возьму нож и не вырежу на ее коре «верю».

Береза сейчас теряет листья. Всякий раз, когда лист отрывается и, пока падает, шуршит еще прикрепленной к дереву листвой, я чувствую, что мир прекрасен. Сейчас я уверен: береза старается, чтоб я уразумел, как мир прекрасен?

Мне показалось, что бессмысленность существования мира, в котором появились осмысленные мы, невероятна.

А если так, то конечной целью перевоплощений не может быть небытие: тупиковая цель недостойна осмысленного мира.

— Расточительство, — говорит расчетливый Я, подозревая существование еще одного, пока неизвестного закона сохранения.

23. Свободу Духу!

Улыбчивая сука пустует, и Дама-охранительница водит ее на поводке.

Вот они вошли к себе во двор, и Дама прикрыла калитку. На правах соседа я знаю: если калитку потянуть с улицы, она откроется. Но этого не знает преследовавший дам кобель. Он бросается лапами на решетку и скулит.

Я не сочувствую («глупый пес»), я мечтаю быть свидетелем прозрения, как лапа вошла бы между прутьями и сделала нужное движение. Движение лапы будет случайным, но прежде чем ринуться к цели, пес недоуменно взглянет на нее и что-то поймет.

Сию минуту кроме цели ничто не существует. Зато потом, в компенсационных грезах беспокойного сна, пес будет снова и снова поддевать лапой прутья решетки и ощущать триумф исчезновения преграды.

Всеобщее Духовное Единство показалось мне очевидным.

Единство поедаемой жертвы и рвущего ее мясо хищника показалось просто еще другим словом Метаязыка.

Одновременно я понял, что в Метаязыке нет ни слова НЕТ, ни слова ДА.

Одновременно я понял, что эти слова есть — и еще как есть, только слово Метаязыка — это мы плюс слово.

И в самом деле, очевидная слабость слов в том, что сами по себе они не идентичны обозначаемому ими.

Может, в этом не слабость слов, может, в этом как раз их сила, а наша слабость, но в разных нас одни и те же слова способны будить разное.

В Метаязыке слова и мы, объединившись, лишаемся своих слабостей.

Я поддался гипнозу слов, они чуть не увели меня в свой угол, чуть не заставили меня забыть, что можно обойтись и вообще без них.

— Свободу Духу! — спохватился и беззвучно кричу я, свободный молиться и не молиться, петь в хоре и не петь, чувствовать и не чувствовать единство с теми, кто может говорить, и с теми, кто говорить не может.

И вот, я уже понимаю, что Дух — это не только поплавок для плавания по жизни.

В стремлении укрепиться в собственной значительности хочется думать, что так я называю главное, что у меня есть.

Представлять себя Духом особенно легко при звездах: они не греют и почти не освещают. В мыслях, приходящих под звездным небом, легко отстраняться и играть со своей самосознающей сущностью в рефлексию.

Меня посетил вопрос: закончится ли путешествие в светящемся тоннеле появлением нового неба?

Приятель-физик поделился профессионально-сокровенным: в появляющихся от других взрывов мирах законы природы могут быть другими.

То есть, ТАМ они не обязательно такие же, как ТУТ.

Черт побери, но если это правда, то существование загробного мира — вообще трюизм?

Мне стало страшно при мысли, что загробного мира все-таки нет. Я подумал, что, возможно, нам еще предстоит его открыть, и только тогда души смогут и начнут туда переселяться.

В этом открытии будет печаль, так как станет известно, что все ранее погибшие души действительно погибли.

24. На всякого мудреца довольно простоты

Вспомнив, что живу так рано, я почувствовал себя пьющим последнюю чашку сакэ камикадзе. Мое существование столь кратковременно и незначительно, что меня уже вполне может и не быть.

Таинство предельного перехода, когда из деления на ноль вырастает бесконечность, вдруг показалось тривиальным: меня нет, есть бессчетные мы, кормящие себя, чтоб умножалось знание, чтоб открытие нового мира воспоследовало как можно раньше, чтобы как можно скорее мы перестали погибать.

— Там столько миров! — предвкушаю счастье рассказов будущих Колумбов.