К пению птиц

Вокруг меня — последний момент покоя перед весной. Обнажившаяся зелень травы еще не восстала. Не слышно ни одного птичьего голоса. Впрочем, я сижу у маленькой горной реки, и она шумит.

Завтра меня тут уже не будет, поэтому я боюсь, а вдруг так и не случится в этой жизни узнать, поют ли птицы у шумных горных рек. С одной стороны, я уверен, что поют, а с другой — знаю, что уверенность — еще не правда, потому что их пения не слышно. Собственная смертность показалась неотвратимой, но приемлемой. Я ощутил себя на границе Бытия, и мне перестало быть страшно за успех предприятия «диктант». Даже если он вдруг закончится, то и впрямь уже ясно, к чему всё идет:

— Молекула не может не бояться, что мы всё погубим, для чего нас выводили миллионы лет.

Немного отойдя от реки, еще слыша ее шум, я услышал и птиц: как никогда в этой жизни раньше, стало очевидно, что птицы поют при мне и без меня. Я осознал себя частью чего-то очень настоящего, как со мной, так и без меня существующего. Я потерял уверенность, в каком мире иду — во внешнем или внутреннем. Поразительным образом, при этом я убедился: понимание, что Я такое, пусть мне и недоступно, живет со мной — и продолжит свое существование уже без меня.

Вот бы прозреть к Метаязыку и записать хотя бы Введение к Пониманию в обратном переводе. Да только кто подтвердит, что мне это не кажется, будто я на Метаязыке уже лепечу или, может, улыбаюсь — хоть мгновениями, хоть иногда?

Поэтому скажу, как умею:

— Я — живая кукла. Мой Кукловод — во мне, и текущее мое Я — отнюдь не главная его забота, хоть я и не жалуюсь: Сторож он надежный.

— Хранитель архепредания, — это я заискиваю перед Кукловодом, потому что знаю, кто он на самом деле: слуга Молекулы во мне!

Вдруг мне становится понятной — что бы вы думали? — тайна Моны Лизы.

Мало того, я эту тайну сейчас обнародую:

— Ее взглядом Кукловод выглядывает из нас.

Мы заворожены, но еще не готовы к встрече.

Мир показался осязаемым, но черным.

Щемящее желание хоть чем-то в этом мире обладать показалось особенно безнадежным.

— Щемящее желание иметь детей, — произношу я непроизвольно возникшую фразу.

— Что жаждало их громче — черное пальто или красная шляпка? — и только удивившись видимой бессмысленности этого вопроса, я понял его простой на самом деле смысл: молекулярный случай, приведший к появлению меня как и любого из нас, смог произойти в результате того, что крик красной шляпки был однажды услышан.

В черном мире мне не страшно, а странно.

Потому что, несмотря на черноту, ясно, что среди нас происходит другая жизнь и другое общение — ПОМИМО НАС. В другой жизни враги — не враги, а друзья — не друзья. Нет там ни таких слов, ни даже таких понятий. Там нет Я, там только МЫ.

— И все-таки, странно, — не могу удержаться от эгоцентрического замечания. Пока живу, во мне продолжается уверенность, что если я и не прикоснулся к тому Настоящему, виртуальной частью которого являюсь, то Настоящее существует, а значит, прикосновение возможно.

— Та самая уверенность, что не обязательно окажется правдой, — сказал бы я себе, но сейчас не время выламываться. Я — у своего предела и мне всё равно, жить или умереть.

Вот уже и прошла Недолгая Секунда Блаженной Свободы, но она БЫЛА, и я знаю, откуда приходила: это Кукловод передал привет.

Я знаю, Кукловод не признается в своем существовании, он до самой моей смерти будет соблюдать мое священное право верить и не верить.

— Дамы и Господа, — обращаюсь я к Сестрам и Братьям. Поскольку я делаю это молча и в одиночестве, то никакой ответственности за свои слова не несу:

— Дамы и Господа, не ищите иронии в моем обращении, я такая же живая кукла, как и Вы.

60. Состав рецепта

Пытаюсь вспомнить сны, когда я плавал в Реке. Мне кажется, а вдруг я вспомню, что там виднелось ниже по течению, то-есть, впереди. Я и впрямь помню, к примеру, что в недавнем сне впереди была пристань. Ее огни пускали дорожки по Реке, но ничего дальше этих огней я не мог увидеть. Вокруг была «непроглядная тьма».

Я всегда плавал в Реке ночью, и потому мне ни разу не удалось заглянуть вперед. Жаль.

Помню чувство, с которым в детстве разглядывал карту мира.

Представления о разных местах были, в основном, из книг и картинок. Стоя у карты, я сводил их воедино: «ум стучал в оболочку Яйца», готовясь к встрече с моим Новым Миром.

Мне стало понятно, почему мы обречены из поколения в поколение «повторять ошибки»: научиться эмоциям невозможно, их надо испытать.

Я удивился, что сейчас мне это очевидно, а в молодости я не понимал и, обжигаясь на ошибках, удивлялся «расточительству» опыта.

Если костер гаснет, то, чтобы снова был огонь, недостаточно дуть на уголья, надо положить новые дрова.

Пора и мне уходить в уголья. Я уже достаточно наговорился, так что сейчас наступил момент «арифметической» истины, когда следует подвести итог и простыми словами сказать, что такое МЕТАЯЗЫК: