К пению птиц

Сознание, стремительно ведущее нас к пониманию нашего устройства, тем самым приближается к завершению своей исторической миссии. Теперь, когда Молекула посредством нас вот-вот приобретет способность к сознательному самосовершенствованию, она уже не сможет позволить нам даже той свободы, к которой мы привыкли, исповедуя легенду о Свободе Воли. Поэтому на смену нам грядут другие Мы, опутанные Мировой Паутиной и готовые к слиянию сознаний в виртуальной реальности — Царстве Метаязыка.

— Личности конец! — раз уж я — еще «Я», и могу мечтать, как всё будет, какими станем новые мы и каким окажется новый — ОБЩИЙ внутренний мир, то почему бы и не мечтать? Что есть Счастье, как не свобода от Несчастья? И вот, мой потомок никогда не будет одинок в своем несчастии, и никто уже не сможет — ДАЖЕ ЕСЛИ ЗАХОЧЕТ — испытать Одиночество На Кресте.

2. Неверный

К этому я пришел в предыдущем тексте и, думая, что тут и есть конец моих изысканий, представил себе, будто как в детстве стою перед картой мира. Каждый раз мне радостно вспомнить детство — не оттого, что в детстве было только хорошо, а потому, что в такой момент кажется, будто я рожден, чтобы остаться в Реке Времени навсегда. Я знаю, что это представление ни на чем не основано, но «кажется» вдруг встает выше всяких оснований: мне кажется, что Одинокому Робинзону позволено вечно сомневаться, не сон ли это, его жизнь.

Хотелось превратить «кажется» в «очевидно».

Хотелось написать текст под заглавием «Счастье», а получился «Глаз акулы». Я верил, что мои переживания так же важны для других, как и для меня. И вот сейчас, когда уже произошли первые контакты текста с другими личностями, когда я уже успел получить гораздо больше холодного дождя непонимания, чем сочувствия или похвал, я по-прежнему верю — и пропущенная строка — это больше, чем пропущенная строка, вполне возможно, что это не строка, а пропасть.

Чем был мой текст как не молитвой «от противного»?

Я надеялся, что мука безнадежности родит что-то большее, чем надежду.

Я надеялся, что сомнения приведут к Вере.

Надежды не оправдались.

— Провокатор, — шутит мой приятель, и мне кажется, что он не шутит.

— Самопровокатор, — говорю вслед за ним и с легкостью вонзаю себе булавку для бабочек в область грудной клетки — чтобы мое тело хорошо на ней держалось, когда будет помещено в коробку коллекции насекомых.

Крышка закроется, и вопрос о Вечности переместится в прикладную область сохранения экспонатов.

Я как экспонат буду олицетворять один из дефектов импринтинга, когда Вера вовремя не внедрилась, и вот, ее нет, и уже никогда не будет.

Много ли может сказать евнух о том, чего ему не хватает?

Нельзя ответить на этот вопрос, не задав дополнительных. Они будут касаться предыстории: родился ли евнух евнухом — а если нет, что успел испытать, прежде чем им стал?

Не задавая никаких вопросов, можно просто примерить варианты воображаемой судьбы к себе.

Как род одежды.

Вера позволяет относиться к судьбе как к одежде, потому что судьба это не все, с ней не все кончается, потому что у верующего есть душа — или карма — или что-то там еще, что у человека есть, но он так устроен, что ЭТИМ не владеет.

Ища объяснение такому положению вещей, обращаешься за советом к другим, радуясь при этом, что на свете есть не только ты. Однако обмен опытом не дает решения проблемы: оказывается, весь твой муравейник живет в подозрении, что на свете есть не только МЫ. Нас себе не хватает, и одно из самых массовых томлений — ожидание если не Мессии, то пришельцев.

Все эти простые соображения, связанные с сознанием, которому с собой страшно, а в себе — тесно, все эти соображения, будучи высказаны, оставят верующего собеседника равнодушным.

В лучшем для меня случае верующий меня пожалеет, а типично — просто пройдется по мне взглядом как по бедному родственнику, чтобы не показаться заинтересованным моими подробностями. Или понимающе скажет обо мне:

— Неверный, — еще раз оценив все преимущества своего положения.

— Неверный, — говорю себе и я.

3. Эгоизм Молекулы как движущая сила истории

Сажусь на корточки у тропинки вдоль Нила — а неверный пусть себе плывет по реке дальше.

Во внешнем мире я уже проплыл этим путем и знаю, что, спустя несколько поворотов реки после феллаха, творящего молитву под пальмой, по тропинке будут ехать на ишаках два старика в белых одеждах.

Попрошусь к ним в компанию.

Если надо будет, я готов пробежаться вслед за ними, пусть даже помню, как часто семенили ишаки.

Раньше я не думал, что ишаки передвигают ногами с такой частотой. Если бы я прежде захотел себе представить, как бежит ишак, частота была бы меньше, а шаги — больше.

Я попрошусь к старикам, чтобы стать как они, верным, чтобы объединиться, наконец, с моей истинной обязанностью — в определенные времена падать на колени лицом к Святым Местам.

Не упасть нельзя не потому что Он будет мной недоволен и не для того, чтобы быть спокойным, что Он мной удовлетворен, а просто потому, что нельзя не упасть на колени лицом к Святым Местам.