К пению птиц

Я сказал Посланники, потому что по-гречески это звучит особенно красиво. А надо бы сказать Слуги.

Я понял, что Сознание, говорящее на доступном нам сейчас языке — очередная форма Языка Жизни.

Жизнь пластична. Вот и наш язык готов принять любую форму. Я имею в виду не только азбуку глухонемых, но и конечно же, все виды искусства.

Заслуживают уважения, в виду своей трогательной наивности, наши непрекращающиеся попытки использовать слова, чтобы рассказать о музыке или описать картину — и при этом поделиться опытом экстаза.

Вроде бы давно уже признано, что восприятие искусства — процесс подсознательный и потому не понятный.

Однако что еще кроме искусства способно превратить нас в единую стаю? Разве что страх.

И вот, мы боимся себе сознаться, что общение между собой и с собой для нас столь же понятно, сколь и непонятно.

Взять меня: увидел Собор — и тут же, со старанием неофита, стал искать метафоры, пытаясь выразить словами объединяющее нас вокруг Собора общее чувство.

Тщета наивности. Забавно, что наивность встроена в меня. Этим я похож на сперматозоид.

Остается успокаивать себя, что только наивность не пускает умереть надежду на воздаяние, а значит, только наивность держит на этом свете: святая простота.

Остается успокаивать себя, что пусть я наивен и несамодостаточен, все же я — Личность, способная сказать себе «Я». Пусть я Посланник или Слуга, но все-таки не просто Раб.

Эти размышления снова потянули меня внутрь. Туда, где я существую в виде непонятной мне же самому совокупности Братьев.

Много лет назад я побывал в почти заброшенной буддистской деревушке, затерянной в лесистых горах острова Кюсю. На древнем кладбище Друг показал могилу своего пращура. Вокруг ущербленного временем камня вилась надпись.

— Что тут написано? — спросил я Друга?

— Написано, что этот человек был прекрасным егерем, проведшим весь свой век в заботах о зверях и деревьях.

Нас окружал прекрасный лес, мне почудилась возможность земного рая. Непостижимым для меня образом, рай вмещал в себя горечь существования, выраженную немым вопросом:

— И всё? — как будто кто-то обещал больше!

С тех пор этот далеко не новый вопрос обрел в моей жизни постоянное присутствие, будто я живу, сочиняя эпитафию самому себе.

Так чье же имя написать на камне? Если спросить, с кем из Братьев я себя отождествляю, не думая, скажу:

— Конечно, с Братом-Словом. Мое имя — Кай.

А потом задумаюсь и пойму, что вспоминать хочется только ту часть жизни, о которой можно сказать:

— Душа поет.

Потому что в словах нет успокоения.

— Так кто же ты, Брат-Слово, если не регистратор происходящих помимо тебя событий и возникающих помимо тебя мыслей?

Тут же я понял, что существуют истины, верность которых нужно доказывать себе даже не каждый день, а как бы постоянно.

При этом не скажешь, что эти истины недоказуемы. Напротив, сказанные словами, они как бы и вообще трюизмы. Вот, например, одна:

— Описать чувство невозможно, чувством можно только заразить.

А вот другая:

— Иже еси на небеси…

Я понял, что следующая смена Языка неизбежна.

Новые Мы продолжат ждать Бога, но будут ждать от него большего, чем слов.

Тут же я вспомнил, что Да и Нет — одно и то же, и модель «мы в этом мире» снова, в который раз, показалась мне простой.

Может, я просто пытаюсь поиграть в Зевса, но мне видна сейчас возможность радостного изгнания — из Мира обратно в Рай.

Я вижу, как Молекула напиталась через наше любопытство знанием и стала с нашей помощью такой, как хотела — всесильной.

В награду, мы были освобождены от неспособных успокоить слов, и отпущены к той Радости, которая способна длиться вечно:

— К ПЕНИЮ ПТИЦ

ЭПИЛОГ

Я не забыл поставить точку. Я боюсь ее поставить, хотя и дошел до тех последних слов, которые только и были мне заранее известны из всего спонтанно возникавшего текста.

Так вот, я боюсь, что на пути остался незамеченным нужный поворот, я повернул не туда — и не туда пришел. Поэтому, когда за моей спиной возникла Женщина и спросила:

— Не слишком ли грустно для мудрой правды? — среди чувств, заполняющих эхорождающее пространство моего «Я», появились паника и желание вернуться на поиски пропущенного поворота.

Я надеялся, что в конце текста страхи меня покинут и можно будет сказать себе если не «счастлив», то хотя бы «спокоен».

Сколько бы ни говорилось о спасении потомков, но вот же Мы — совокупность ныне живых и болящих «Я». Только покажется, что смерть пришла, каждый себя жалеет — и становится себя мало, нужно что-то еще, лучше всего — Бог.

Приложу последнее усилие.

Попробую подвести итог без метафор.

Чтобы правда проявилась, если она есть.

* * *

Молекула упала на Землю.

В ее устройстве был заложен принцип жизни.

Согласно этому принципу, течение времени сопровождалось усложнением существ. При этом непрерывно совершенствовался орган управления — мозг.

Мозг управляет функциями тела, а также поведением существа во внешнем мире.

Живое занято удовлетворением своих нужд.

Все формы жизни взаимосвязаны, образуя Животное Царство, в котором каждый вид занимает собственную экологическую нишу.