К победным рассветам

Гордостью нашего экипажа стал и стрелок-радист старшина Борис Кулешевич. Не случайно на его выгоревшей гимнастерке красуются два ордена. Это настоящий работяга неба. Своей сложной специальностью он владеет в совершенстве, с радиоаппаратурой работает в воздухе виртуозно. Когда в эфире царит многоголосая какофония, он безошибочно находит позывные своего аэродрома. Среди писка бешено мечущихся на волне точек и тире он улавливает нужного корреспондента и быстро записывает кодированный текст. Прочитав его, немедленно докладывает командиру. Как и каждому квалифицированному радисту, Кулешевичу свойственна своя манера работы на ключе. В каких бы условиях ни находился самолет, какую бы задачу экипаж ни выполнял, Борис ни разу не терял связи с землей. Маневрируя частотами, он умеет отстроиться от радиопомех, вовремя передать необходимое донесение или принять распоряжение. Стрелок он тоже отменный. На его счету три сбитых истребителя врага...

Боевые будни авиаторов полны забот, тревог и опасностей. Но какой бы трудной ни складывалась обстановка, какими бы напряженными ни были полеты, всегда в нашей среде жили и шутка, и острое слово.

Помнится, надолго прижилось у нас слово, обозначающее старинный головной убор, «картуз». Говорили, что своим возрождением и популярностью оно обязано штурману Семену Чугуеву, любившему съязвить, а потом, распространившись среди летчиков и штурманов, стало даже нарицательным.

Причина тут вот в чем: в начале войны летчики и штурманы стали носить только пилотки. Этот головной убор был весьма удобным: его можно положить в планшет, в бортовой ящик, даже засунуть за голенище сапога или унта. Другое дело фуражка — картуз. В полет ее не возьмешь, и она подолгу лежала на стоянке на попечении техника. Постепенно изменилась категория людей, которые носили фуражки. В них ходили не летчики и штурманы, а те, кто не принимал непосредственного участия в боевых вылетах.

Слово «картуз» относили и к тем людям, которые по своей подготовке могли бы летать на задания, но находили множество причин, чтобы держаться подальше от самолета. Таких особенно не любили в нашей боевой семье. Ведь они зачастую жили процентами с капитала прошлых заслуг. Попадешь в среду таких «вояк» и будто горькое лекарство проглотишь: обращаются друг к другу только по имени и отчеству, что не было принято в боевых экипажах, разговоры ведут в основном вокруг званий, наград, продвижения по службе. На войну смотрят сквозь призму донесений, отчетов, сводок.

Если тыловики или штабники делали что-либо не так, как надо, допускали просчеты, им чаще всего адресовалось обидное словечко «картузы». Иногда его отпускали и по адресу некоторых членов экипажей.

— Эх ты, картуз! — говорили нерадивому человеку.

Были и казусы с этим забавным словом. Вспоминаю трудное лето 1942 года. Как-то неожиданно для всех в полку появился черноволосый вихрастый лейтенант, немного припадающий на правую ногу. Невысокий рост, щупленький вид и не по годам серьезное лицо делали его каким-то болезненным. Все это, конечно, не внушало доверия опаленным войной воздушным волкам. Они представить себе не могли, что рукам лейтенанта может быть послушен тяжелый бомбардировщик.

А вот черные глаза новичка, искрящиеся умом и задором, говорили о другом — о душевной силе человека. По своей простоте и незнанию обычаев полка он носил авиационную фуражку с «капустой» и надевал ее как-то залихватски — набекрень.

— Что за картуз? — задавали мы друг другу один и тот же вопрос.

— Откуда прибыл, кто он? — недоумевали полковые «следопыты».

— Ишь какой лощеный! — то ли с иронией, то ли с восхищением отмечали некоторые.

— Ничего! Лоск слетит с него после первого же боевого вылета, — скептически предсказывали другие.

А тем временем «картуз» ходил дежурить по аэродрому, помогал имитировать летную работу «беспокойного хозяйства» — ложного аэродрома. В общем, пока стоял в стороне от настоящих боевых дел. Но вскоре лейтенант сменил фуражку на пилотку и приступил к выполнению полетов ночью. Дела у него сразу пошли хорошо.

Насмешники, да и все в полку вдруг заговорили о «картузе» с большим уважением. Лейтенант Иван Грудаков оказался парнем расторопным и смелым. Он уверенно водил дальний бомбардировщик и наносил удары по важным объектам в тылу врага, грамотно ориентировался в незнакомой обстановке. Оказалось, что до прибытия в наш полк он уже участвовал в боях и прославился как отважный пилот. В конце 1941 года в воздушном бою был ранен, но нашел в себе силы посадить поврежденный самолет. Долгое время ему пришлось лежать в госпитале. И вот теперь он снова оказался в боевой семье.