К последнему царству

Православие тоньше волоса и глубже космоса. Лёгкая неточность в изложении православных идей приводит к таким искажениям, что православие превращается в свою противоположность, и «средневековое мракобесие» перестает быть интеллигентским штампом. Они заставили всю Россию дышать православием, и Россия это как бы приняла, но общественное сознание неизбежно упрощает тонкие истины, на выходе выдавая тупые слоганы. Но ведь это же неизбежно, многомиллионные людские массы не могут мыслить и чувствовать тонко. Они всё будут упрощать, то есть искажать, этого ни кто не сможет изменить. Власть, конечно, будет вести разъяснительную работу, и это даст определенный результат, но принципиально ситуации не изменит. Так в чем же была его ошибка? Может, ошибки-то и не было?

Какая сила заставит человеческие лица подобреть? Что сделает улыбки людей ясными и радостными? Что уберёт с лиц злые ухмылки? Тонкое чувство православия – удел единиц, его массам не подаришь, но ведь духовное состояние масс их главная забота. Как подарить людям радость? Как стереть с их лиц угрюмство недобрых «праведников»? Уже понятно, что через мозг до людей не достучаться. Тогда как?

И вдруг в сознании Ставрова высветился очень простой вопрос: любят ли его русские люди? В истеричных поклонниках у него недостатка не было. Кто поумнее говорил: «Ставров прав». Но любят ли его? Его не могут любить, потому что его боятся. Его и должны бояться, потому что диктатура по определению строится на страхе, а без диктатуры Россию было уже не спасти. Но было бы преступлением сохранить диктатуру навсегда. Это означало бы страх навсегда. Это означало бы злорадство вместо радости, фанатизм вместо веры, гордость вместо любви. Диктатора невозможно любить. Любить должны царя. Значит, он всё правильно делал. Просто он не достаточно глубоко понимал, что сам в этой схеме является расходным материалом. Свечёй, которая должна сгореть, исчезнуть, иначе не выполнит своего предназначения. Диктатура не решит духовных проблем. Их решит монархия.

Да, он был прирожденным диктатором, то есть человеком, созданным совсем не для того, чтобы его любили. А сам он любил кого-нибудь? Были в жизни эпизоды, но это всё в прошлом. А сейчас он любит хоть одного человека на всем белом свете? Ставров вдруг невыносимо, нестерпимо захотел увидеть брата.

***

Володя был значительно старше его, он чуть ли не в отцы ему годился. И был для него почти отцом. Родного отца он почти не помнил, тот рано ушёл, и Володя стал для него всем. В детстве им трудно было вместе играть из-за разницы в возрасте, но Володя всё-таки с ним играл. Володя мечтал стать офицером, и это восхищало его маленького братишку. Поступив в военное училище, старший брат писал младшему письма, каждое из которых было для Саши драгоценным. Он помнил, как впервые увидел брата в лейтенантских погонах, и ему показалось, что перед ним существо из другого мира. Как он любил его тогда! Но с тех пор они виделись всего несколько раз.

Володю мотало по гарнизонам, потом Саша сам поступил в военное училище, они пытались переписываться, но этому всегда что-то мешало, и переписка постепенно заглохла. Он знал, что Володя служил в Афганистане, знал, что вернулся живым, но после этого исчез совершенно бесследно. Саша пытался искать брата, но никаких его следов обнаружить не мог. Он уже был офицером спецслужбы, у него были кое-какие оперативные возможности и понимание того, что люди бесследно не исчезают. К тому же Володя был строевым офицером, к спецслужбам ни когда отношения не имел и столь квалифицированно «лечь на дно» просто не мог. Но ведь исчез же он как-то. Потом сам Саша по долгу службы стал исчезать всерьёз и надолго, так что если бы Володя в этот период искал брата, не смог бы найти. Потом он забыл о брате. Просто забыл и всё. У него больше не было детства.

И вот сейчас он всё вспомнил: и детство, и Володю. Теперь в распоряжении Саши были оперативные возможности всех спецслужб страны, а это такое мелкое сито, сквозь которое и комар не просочился бы. И всё-таки Володю долго не могли найти, как будто его прятали лучшие профессионалы мира. Его отыскали, наконец, в крохотном убогом сибирском монастыре в качестве рядового монаха.

Постучавшись в ворота монастыря, Саша был одет, как геолог, и лицо имел вполне геологическое, уж что-что, а изображать из себя кого угодно он умел. Надо было обладать великой прозорливостью, чтобы узнать в этом геологе диктатора России. Отец настоятель внимательно посмотрел ему в глаза и, не задавая лишних вопросов, сказал: «Проходите».

– Молитвами святых отец наших… – сказал Саша у дверей кельи.

– Аминь, – ответил голос Володи.

Саша шагнул в келью. Перед ним на кровати сидел седобородый монах в потертом подряснике и плёл чётки. Увидев Сашу, он с деланным испугом спросил:

– Ты кто?

– Начальник партии.

– Чукча не дурак, чукча знает, кто у нас начальник партии.

Они рассмеялись и обнялись. Сели рядом на кровать.

– Чего изволите, господин диктатор?

– Брось, Володя.

– Хотел бы бросить, да поднять потом не смогу.

– Брось. Куда ты исчез после Афгана?