– На меня это больше не трать. Я потом тебя нашей «Иероновкой» угощу. Хорошая водка, и стоит… 3 евро.
– В России любят Иероныча?
– Да чё нам его особо любить. Он там, а мы тут. Но он дельный мужик. С ним особо не забалуешь. Я тебе так скажу, Владимирыч: порядок должен быть. С ним порядка стало больше.
– Русские любят порядок, – задумчиво резюмировал Константинов.
– Вот именно – русские, – усмехнулся Витька, сам себе налив третью рюмку. – А ты кто? Вроде бы русский, а вроде бы и нет. И чё вам в ваших парижах не сиделось? Вы же там, небойсь, как сыр в масле катались. Чё вам интересного-то в нашем Мухосранске? Типа экзотика?
– А ты хотел бы жить в Париже?
– Не, чего я там забыл.
– А я, кажется, что-то забыл в России. Решил приехать и найти.
– Ну, ладно, пойду, – Витька резко встал. – Если чё обращайтесь.
Вечером этого дня Витька постучался в дверь Константиновых, едва держась на ногах и почти не владея языком. Олег Владимирович, открыв дверь, но, не пустив гостя за порог, спокойно, вежливо и очень твердо сказал:
– Виктор, извини, но уже поздно, мои ложатся спать.
– Владимирыч, ты это… Ты вот скажи… в чем философский камень?
В поисках философского камня Витька ещё не раз приходил к Константиновым ближе к ночи, ни сколько не обижаясь на то, что в дом его не впускают, да, похоже, и воспоминаний об этом не сохранял.
***
Константиновы решили ещё купить дом в деревне в полусотне километров от уездного центра. Эта деревня умирала, там доживали свой век лишь три старушки. Недавно их было четверо, одна умерла, вот родственники и решили продать дом, сразу выставив предельно низкую цену, потому что дорога в деревню была очень плохой, и продать этот дом под дачу было весьма затруднительно. Константиновым хотелось забраться куда-нибудь поглубже, в тишину и покой, так что дорога их не испугала, для их крепкого джипа она была вполне посильна.
Это был не просто дом, а настоящая крестьянская изба, с русской печкой, которая всех привела в восторг, хотя ни кто не умел её топить, и со столбянкой в городском доме только ещё разбирались. Впрочем, эта проблема вскоре разрешилась. Не успели они осмотреться, как к ним в гости пришли три старушки, то есть разом всё население деревни. Старушки пришли с пирогами, их с почётом усадили за стол, сразу поставили чайник. Они держались просто, охотно шутили и ни сколько не комплексовали перед гостями из Франции, им казалось естественным, что горожане хотят проводить отпуск на природе, хоть ненадолго покидая свои кошмарные города. Старушки рассказали про свою деревню, про самих себя и ушли, не забыв объяснить, как топить русскую печку.
Деревня привела Константиновых в восторг, она дышала чем-то древним, исконным, настоящим. Это и была та самая Русь из книжек, с которой невозможно было встретиться, хоть семь раз проехав по Золотому Кольцу. И эта Русь умирала. Было понятно, что пройдет совсем немного времени, и таких деревень не останется вовсе, они, можно сказать, заскочили в последний вагон, и это было для них очень важно. Чистейший воздух, звенящая тишина, трава по пояс и лежанка на русской печи. Конечно, они читали Василия Белова, но для детей, выросших во Франции, этот автор был примерно, как Дюма для русских детей и, оказавшись в русской глубинке, они чувствовали себя так, как могли бы чувствовать себя прирожденные русские в мушкетерском Париже.
А ведь они тоже были русскими, во всяком случае в Париже они чувствовали себя в высшей степени русскими, и они не ошибались. Но что такое кровь без почвы? Кровь, как и вино, выдыхается. Сейчас в их крови началось брожение, которое могло полностью их обновить.
Уезжать обратно в уездный город не хотелось, но папе надо было поступать в московский вуз, да и Мите с Людой было необходимо вникнуть в российские школьные программы. Знаний у юных парижан было предостаточно, но в России учили совсем по-другому, так что им предстояло проштудировать учебники за предыдущие классы. Митя пошёл в 11-й, а Люда в 7-й.
И потекли на новом месте месяц за месяцем. Папа поступил на заочное отделение в московский вуз, сбылась мечта сорбонского профессора, он стал русским студентом. Занимался он очень много, днями просиживая в читальном зале районной библиотеки, а по утрам колол дрова, это дело очень понравилось Олегу Владимировичу, хотя раньше он ни когда не брал в руки колуна, да и в глаза его не видел. Он оставался таким же доброжелательным и спокойным, каким был в Париже, казалось, резкое изменение условий жизни вообще ни как на него не повлияло. Он лишь стал чуть более самоуглубленным и чуть менее непринужденным, но эти «чуть» могли заметить только самые близкие люди.