К повороту стоять!

«Из Лондона получено официальное извещение, что Англия дала приказание части своего флота идти в Царьград для защиты своих подданных. Нахожу необходимым войти в соглашение с турецкими уполномоченными о вступлении и наших войск в Константинополь с тою же целью. Весьма желательно, чтобы вступление это могло исполниться дружественным образом. Если же уполномоченные воспротивятся, то нам надобно быть готовыми занять Царьград даже силою. О назначении числа войск предоставляю твоему усмотрению, равно как и выбор времени, когда приступить к исполнению…»

Узнав об этом, Горчаков и Милютин принялись умолять Александра не отправлять этой телеграммы. В результате на Балканы ушла депеша довольно-таки туманного содержания: «Вступление английской эскадры в Босфор слагает с нас прежние обязательства, принятые относительно Галиполи и Дарданелл. В случае если бы англичане сделали где-либо вылазку, следует немедленно привести в исполнение предположенное вступление наших войск в Константинополь. Предоставляю тебе в таком случае полную свободу действий на берегах Босфора и Дарданелл, с тем, однако же, чтобы избежать непосредственного столкновения с англичанами, пока они сами не будут действовать враждебно».

Министры покинули Гатчину, полагая, что сумели настоять на своем. Однако Александр, чья совесть была неспокойна, все-таки отправил первый, более жесткий вариант с запозданием примерно в семь часов.

Позже историки будут спорить о том, что повлияло на окончательное решение великого князя. Кто-то заявит, что всё дело в жажде славы – полководец, водрузивший крест над мечетью Айя-София, обречен попасть в учебники и энциклопедии наравне с Вещим Олегом, якобы прибившим к вратам Царьграда свой щит. Кто-то будет твердить об амбициях великого князя, вознамерившегося сменить на престоле августейшего брата. Кто-то просто усмехнется: «А чего ещё вы хотели от этого солдафона? Он просто выполнил распоряжения в порядке их поступления, и только…»

С этими последними до некоторой степени соглашается и сам Николай Николаевич. В его дневниках мы читаем: «Я провел самые скверные сутки в своей жизни, мучительно пытаясь истолковать желания моего августейшего брата, скрытые между строк первой депеши, когда пришла вторая и расставила всё по местам».

Нет, не так-то прост был великий князь! Две пришедшие одна за другой телеграммы перекладывали на его плечи непростое решение – брать Константинополь или пойти на поводу у англичан? Это было классическое «казнить нельзя помиловать» из старой байки. Что ж, факты – упрямая вещь: Николай Николаевич не испугался ответственности и расставил запятые на свой манер.

Таким образом, усилия Горчакова с Милютиным пропали даром. Тридцать первого января солдаты Белого генерала, ободранные, без сапог, в турецких чалмах (обозы остались по ту сторону Балканских гор), заняли предместье Константинополя Сан-Стефано, а на следующий день вошли в саму столицу. Переполненный беженцами город охватила паника; немногие сохранившие боеспособность турецкие части в этих условиях не могли оказать сопротивления.

В Лондоне кабинет лорда Дерби спешно составлял новые ноты для Санкт-Петербурга, но было уже поздно. Подчиненные Скобелеву части заняли европейский берег Босфора на всем его протяжении и взяли пролив под прицел своих орудий.

И – свершилось! Пока Лондон и Петербург обменивались депешами о безопасности христианского населения османской столицы и долге человеколюбия, исполняемом русскими войсками, над куполом мечети Айя-София был поднят православный крест. На площади, в каре прославившихся на Шипке батальонов, суровые стрелки не скрывали слез. Исполнилась многовековая мечта московских государей и самодержцев династии Романовых.

Через тысячу лет после Вещего Олега.

Через полвека после генерала Дибича.

Свершилось!