К повороту стоять!

Широкое лицо с очень светлой кожей, пористое, будто головка эстонского, мягкого, похожего на творог сыра, усеивали редкие крупные веснушки. А в прошлый раз и не заметил… Веснушки, и особенно длинные рыжие ресницы, придавали отпрыску сыровара какой-то коровий вид. Одет он был в сюртук из дорогой английской шерсти, из-под которого виднелся жилет в мелкую шотландскую клетку. Это столь комично сочеталось с коровьей физиономией, что Серёжа с трудом сдержал улыбку.

Рядом с финном устроился щуплый господин в желто-зеленом мундире Училища правоведения; пресловутая пыжиковая шапка, из тех, что наградили правоведов прозвищем, лежала на краю столика. Тут же стояла прислоненная к подлокотнику трость с костяным набалдашником в виде шара.

Серёжа вздрогнул.

Это был тот самый тщедушный правовед, что заподозрил в Серёже топтуна – это было летом, в студенческом трактирчике в ротах Измайловского полка, где он впервые увидел Нину. Молодой человек ощутил накатывающую против его воли волну раздражения.

«Чижик-пыжик» тоже его узнал. На лице мелькнула растерянность, почти сразу сменившаяся застывшей гримасой высокомерного презрения. Серёжа скосил взгляд на Нину – девушка сидела, неестественно выпрямившись и с вызовом смотрела на прежнего знакомого.

Правовед встал, взял трость, картинно крутанул ее в пальцах.

– Как я погляжу, теперь филеры в чинах не очень-то быстро растут? Что, начальство не ценит или должного усердия не проявляете?

И притронулся набалдашником к своему плечу. Мичман вспыхнул от гнева – мерзавец недвусмысленно намекал на его погоны.

Правовед дернул уголком рта – это, вероятно, должно было означать язвительную ухмылку – и перенес внимание на Серёжину спутницу.

– А вы, мадемуазель… э-э-э… Огаркова, если мне память не изменяет? Нина Георгиевна? Вы, я слышал, бросили курсы и решили переменить род занятий? Берете, значит, пример со своего… э-э-э… кавалера? Ну и как, делаете успехи?

Нина охнула, прикрыв лицо руками. «Чижик-пыжик» снова изобразил ухмылку, вздернул подбородок и знакомой журавлиной походкой направился к выходу. Трость он нес под мышкой, подобно тому, как носят стеки британские офицеры. И это почему-то особенно взбесило Серёжу.

«Англоман, чтоб тебя… погоди, сейчас потолкуем за политику!»

Отпрыск сыровара, не понявший ровным счетом ничего, буркнул что-то неразборчивое по-фински, бросил на столик смятую ассигнацию и, подхватив со стола шапку приятеля, кинулся к выходу.

Серёжа встал и направился за ними. Нина осталась сидеть, не отрывая ладоней от лица; плечи ее сгорбились и подрагивали. Серёжа толкнул стеклянную дверь и оказался на улице.

Те двое успели отойти от кофейни шагов на двадцать, и мичман с удовлетворением заметил, что правовед нервно оглядывается и прибавляет шаг.

«Боишься, мерзавец? Правильно, бойся…»

Он нагнал их через полквартала. Правовед неожиданно, по-заячьи прянул вбок и скрылся в низкой подворотне, замешкавшийся было финн последовал за ним. Серёжа наддал – двор вполне мог оказаться проходным, и тогда ищи эту парочку по всему городу!

Что он будет делать, когда нагонит беглецов, мичман толком не представлял.

Видимо, «чижик-пыжик» тоже надеялся уйти от неожиданной погони дворами. Когда Серёжа миновал низкий, пропахший кошками тоннель подворотни, первое, что он увидел – это стоящего посреди узкого колодца двора правоведа и жмущегося к обшарпанной стене финна. Второй выход со двора отсутствовал; унылый пейзаж украшала лишь фигура дворника в необъятном тулупе, фартуке и с латунной бляхой на груди. Дворник нерешительно мялся на месте в обнимку с широченной деревянной лопатой.

«Вот этой самой лопатой… – мстительно представил Серёжа, – по наглой нигилистической харе. Плашмя, чтоб юшка брызнула…»

Вместо этого он шагнул к правоведу. Тот вскинул в обеих руках трость, в попытке отгородиться от преследователя, как шлагбаумом, но Серёжа легко отбил ее в сторону и с размаху залепил по тщедушной физиономии пощечину.

– Вы мерзавец, сударь! Если пожелаете сатисфа…

«Чижик-пыжик» и не думал отгораживаться! Отлетел в сторону шафт[23], синевой сверкнула сталь. Мичман едва успел отпрянуть – недаром в роте он был в числе первых по фехтованию и один раз даже взял кубок на корпусных состязаниях. Сейчас этот навык, казалось, бесполезный для морского офицера, спас ему жизнь.

Правовед вовсе не собирался праздновать труса – он надвигался на мичмана, широко, по-крабьи, расставив ноги и руки. Мелькнула мысль – такой способен и напугать… В правой руке извлеченный из трости клинок, то ли короткая шпага, то ли стилет-переросток, чуть меньше аршина длиной.

«Драться, значит, хочешь? – Серёжа усмехнулся, извлекая из ножен палаш. – Будет тебе драка…»

Правовед замер, на лице его проступил испуг. Такого он явно не ожидал.

«Думал, я дам себя заколоть, как борова?»

– Что ж это деется, господа хорошие! – заблажил дворник. – Вот я полицию позову!