"К предательству таинственная страсть..."

А ещё, гражданка Булкина, вы напрасно восхищаетесь строчками Олега Чухонцева из стихотворения “Репетиция парада” о том, что “им­перский позор” России “до сих пор” “у варшавских предместий смер­дит”... Неужели вы не помните, что ода “Клеветникам России” написана Пушкиным в ответ не полякам, а парижским “витиям”-парламентариям, которые после неудачного польского мятежа 1830 года открыто призыва­ли Европу объединиться в очередную Антанту вроде наполеоновской и наказать непокорную Россию. Они, эти витии, забыли, что в составе наполеоновских “двунадесяти языков” было более ста тысяч польских жолнеров под командованием маршала Понятовского. Сто тысяч! Это чуть ли не четверть всей наполеоновской общеевропейской армады... Хорошо они погуляли в Москве, немало поубивали людей, немало награ­били добра, вволю покощунствовали в православных храмах. Вы, Инна Булкина, не чувствуете, что великие русские стихи Пушкина (“Клеветни­кам России”), Лермонтова (“Бородино”), Тютчева (“Блажен, кто посетил сей мир // в его минуты роковые...”), которые Рассадин назвал “бездар­ными”, а вы осмелились повторить его хамскую глупость, написаны столь честно и вдохновенно и вплетены в ткань нашей истории настоль­ко плотно, что они есть и будут её вечными крепостями, ракетами любой дальности, что они по прошествии веков до сих пор оберегают наше ме­сто под солнцем и в мировой истории.

И ненавидите вы нас...

За что ж? ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий над царствами кумир

И нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир?..

Всем, кто сегодня глумится над чувствами людей Крыма (он же — Таври­да!), кто трясётся от ненависти к русской “империи”, Александр Пушкин бро­сает в их перекошенные злобой лица:

Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясённого Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?..

И этими стихами Пушкин проголосовал два века назад вместе с народом Крыма (“Таврида”) и Абхазии (“Пламенная Колхида”) за то, чтобы оба этих благословенных края, всегда бывшие российскими со времён Екатерины Ве­ликой, в очередной раз по высшей воле и воле народа снова срослись с Рос­сией. Такова мистика истории, таково пророчество Пушкина, который “наше всё” — и наша демократия, и наша диктатура... Вы не согласны с Пушкиным, господа либералы из журнала “Знамя”? “Так высылайте к нам, витии, своих озлобленных сынов”...

***

Самым главным событием истории, сильно подействовавшим на нервную систему “шестидесятников”, было подавление нашими войсками Будапешт­ского мятежа в ноябре 1956 года и вторжение танковых армий в Прагу в авгу­сте 1968-го...

Последнее событие считается у “шестидесятников” окончательной катаст­рофой “оттепели”. Но подавление венгерского мятежа авторы юбилейного но­мера “Знамени” считают особенно страшным преступлением советской сис­темы.

Из воспоминаний питерского поэта Дм. Бобышева, ныне живущего в шта­те Иллинойс, США:

“Между тем, положение было тревожное, советская империя трещала по швам. Польша... Венгрия... В Венгрии тоже всё началось со студенческого кружка по изучению поэзии Шандора Петёфи, и вдруг они ощутили себя сво­бодными и пошли освобождать страну. Такие же, как мы, в зелёных плащах и чёрных беретах... Но — с автоматами. Хрущёв бросил туда танки, полилась кровь.

Вечером я читал стихи “К Венгрии” в ЛИТО при Доме культуры Промко­операции (сокращённо “Промка”). Вот как вспоминает это выступление Да­вид Шраер-Петров:

“Внезапно поднялся Бобышев. Встав передо мной, готовый бросить пер­чатку. “Как ты можешь писать Бог знает о чём, когда пролилась кровь наших братьев — венгерских интеллигентов? Я прочту стихи, посвящённые памяти ге­роев венгерского восстания”. Бобышев читал. Помню, там звучали... горячие слова, вырывающиеся и продолжающие вырываться из уст русских поэтов вот уже два века... Слёзы и яростное проклятие душителям свободы”.

Из воспоминаний Л. Сергеевой, которая присоединяется к бобышевской оценке венгерского восстания:

“Именно после венгерских событий рухнули все мои надежды на справед­ливость и гуманность советской власти. Я поняла, что социализма с челове­ческим лицом нам не суждено построить: СССР будет всегда силой подавлять всякое стремление к свободе, независимости, инакомыслию. Травля Пастер­нака после присуждения ему Нобелевской премии, Берлинская стена, возве­дённая посреди города в 1961 году, Карибский кризис, буйство Хрущёва в Манеже против молодых художников, а потом и писателей, суд над “тунеяд­цем” Иосифом Бродским, арест Синявского и Даниэля за то, что опубликова­ли свои произведения на Западе, наконец, Прага 1968 года только подтверж­дали безнадёжный диагноз советской системы.

Так, в 1956 году, вместе с кроваво подавленным венгерским восстани­ем, закончилась для меня короткая “оттепель” в нашей стране”.