"К предательству таинственная страсть..."

Первая была создана в Германии сыном крупного еврейского банкира Мендельсоном Бартольди, замечательным композитором. С переходом на консерваторское образование наша церковная музыка стала оттесняться на обочину музыкальной жизни. Началась европеизация русской музыки, кото­рую энергично поддерживали приехавшие в Россию братья Рубинштейны. Их нашли менеджеры Мендельсона, которые искали по всей Европе способных молодых музыкантов, чтобы обучить их в лейпцигской консерватории, а по­том распределить, говоря современным языком, по разным странам в раз­ные национальные консерватории. Но великие немецкие композиторы не приняли этих музыкальных новшеств. Ни один из них в консерваториях не учился: ни Шуман, ни Вебер, ни Лист, ни тем более Вагнер, ни Шуберт, ни Брамс. А ведь это не случайно! Лист вообще презирал унифицированное консерваторское образование и когда встречал бездарного молодого музы­канта, то иронизировал: “А Вам, молодой человек, надо обязательно посту­пить в консерваторию!” Антон Рубинштейн стал монополистом вкусов, опре­делял репертуар, замалчивал Мусоргского. Когда Репин рисовал “Могучую кучку”, ему все приходилось согласовывать с Рубинштейном, а тот ему пря­мо сказал: “Ну, а Мусоргский-то зачем?” Однако музыкальных критиков ев­ропейские консерватории вскоре после создания их сети наплодили к концу XIX века очень много! Поэтому у Листа было два ругательных слова: “музы­кальный критик” и “консерватория”. Правда, русскую консерваторию спасло появление Петра Ильича Чайковского, который вскоре перерос Рубинштейна и стал представлять русскую музыку не только в Европе, но и в Америке. Да и наша “Могучая кучка” — Бородин, Римский-Корсаков, Балакирев, Кюи, ну и, конечно же, Мусоргский — созрела как непрофессиональная среда. Стравинский — явление незаурядное. Именно он проложил в русской музы­ке путь к чистому модерну, гиперболизовал форму, сознательно лишил му­зыку духовного начала. Но на этом пути он сделал немало открытий. И, од­нако, я знаю, что крупнейший композитор XX века — Рахманинов. Его “Все­нощная” изумительна! За 2 месяца я прочитал более 6000 тысяч страниц партитуры Рахманинова, Мусоргского, Римского-Корсакова, даже глаза за­болели! Учился сопрягать оркестр с голосом. Но есть у Рахманинова и сла­бости — сентиментальность.

“21 февраля 1984 г.

Дорогой Станислав Юрьевич,

подборку стихотворений получил, навел справки на радио. Будем ста­раться сделать передачу, хотя это оказалось гораздо сложнее, чем я предпо­лагал. Время идет — жизнь меняется! Но я не опускаю рук и не теряю надеж­ды. Теперь у меня — трудное время. Живу я скверно, болею, жизнь как-то бы­стро вдруг пошла под откос: дел много, помощи нет, живу в чужом углу, на старости лет это неудобно, неуютно. Работа моя — стала. Уже пошел чет­вертый год, как я ничего нового не могу сделать, быт разлезся по швам. Гру­стно мне очень, и не знаю, как поправить дело. Книги, посланные Вами, по­лучил. “День поэзии” произвел своеобразное впечатление, думается, он в из­вестной степени отражает состояние нынешнего духа стихотворцев. Читал и критическую заметочку m-mе Друниной (весьма, надо сказать, противной особы). Заметочка эта — хорошая реклама!

Ваши стихи мне близки, поэтому понравились. Они современны, по ли­рическому движению, но не добавляют ничего нового в Ваш облик, каким он у меня сложился. Любя Вас — позволю себе говорить откровенно, в этом ведь нет ничего обидного?

Книга воспоминаний о Рубцове произвела сильное и очень, надо сказать, гнетущее впечатление. Если нашей поэзии еще суждено существовать как “Русской поэзии”, в ее главном, коренном качестве, то Рубцов должен остать­ся в ее истории со своими стихами и своей страшной судьбой. Многое, ко­нечно, роднит его с Есениным, но тот был еще человеком здоровой, неотрав­ленной крови, погибал более натужно, форсил, красиво хулиганил в стихах, а этот шел на дно уже безропотно...

Одинокая, бесприютная душа, потонувшая в северном необъятном мра­ке. Его стихами говорит послевоенная, разоренная Россия, Россия детдомов, общежитий, казармы или кубрика и кабака, но не старого кабака, общего (как у Некрасова или Есенина), а кабака уже “домашнего” (в каждой квартире, в каждом жилом углу). И, наконец, могила с “шикарным” казенным надгро­бием от Союза писателей. Ужасом веет от этой книжки! Вы с ним были друж­ны. Это меня не удивляет. Вы очень дополняете Рубцова в том смысле, что совсем (как я понимаю) непохожи на него и вместе с тем несете нечто общее. Желаю Вам бодрости и вдохновения. Пусть будут рассказы! Но я жду и Ваших стихов. Ваше страстное мужество мне по душе! А я его как-то потерял... Крепко жму Вашу руку.

Р. S. В музыке у нас появилось прекрасное произведение: “Перезвоны “ Валерия Гаврилина. Грандиозная штука для хора, идет целый вечер.

VаIе. Г. Свиридов”.

***

“Дорогой Станислав Юрьевич — с Новым годом, и да минуют нас беды и несчастья! Пусть будет свет и хоть немного радости.