к-Ра-мола (СИ)

Однако Матфея и Луку отличает то, что они одни рассказывают о кое-каких подробностях детства Иисуса. Именно у них мы находим исполненное очарования сказание о благовещении, о чудесах, сопутствовавших появлению на свет младенца Иисуса, о трех волхвах, избиении младенцев, бегстве "святого семейства" в Египет и о возвращении его в Назарет. Марк ничего об этих событиях не пишет, из чего мы можем сделать вывод, что эта легенда появилась позже. То, что оба упомянутых выше евангелиста включили рождественскую сказку в биографию Иисуса для подкрепления тезиса о его божественном происхождении, имело колоссальные последствия. В ней нашли выражение самые сокровенные чаяния и мечты народа, она стала неиссякаемым источником вдохновения для многих поколений поэтов, скульпторов, художников. Она породила произведения искусства, без которых трудно представить себе историю человеческой культуры. Перед нами один из тех случаев, когда миф сыграл в высшей степени благотворную роль, хотя он, как и всякий миф, "Ветхого завета", что Иисус был предвещенным мессией, но Матфей довел этот метод до крайности.

В его трактовке все события в жизни Иисуса совершались исключительно во исполнение пророчеств "священного писания"."…Сын человеческий идет, как писано о нем…" — читаем мы в главе 26 (стих 24). Иисус, по словам Матфея, в точности знает свою судьбу, предначертанную ему пророчествами "Ветхого завета". Автор евангелия подчеркивает эсхатологическое начало в учении Иисуса. В его взгляде на мир заметны апокалиптические черты. "Тогда явится знамение сына человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные" (24:30). Уже в следующей главе мы сталкиваемся с типично апокалиптическим описанием страшного суда, с мрачным изображением осужденных на вечный огонь грешников, описанием, в котором, однако, основная идея христианства, идея любви к ближнему, нашла свое высшее, наиболее впечатляющее выражение (25: 31–46).

Теперь обратим свой пытливый взор на то, что нам повествует св. Иоанн. Читая Евангелия от Марка, Матфея и Луки, нетрудно заметить целый ряд аналогий в изображении событий и самого Иисуса и даже в стиле и фразеологии повествования. Сразу видно, что их связывает какая-то общая точка зрения на описываемое, что они основаны на информации, почерпнутой из идентичных или, по крайней мере, очень близких источников. То, что некоторые факты биографии Иисуса, приведенные в этих трех евангелиях, можно было идентифицировать и собрать в специальные энциклопедии, названные конкорданциями, навело ученых на мысль дать этим евангелиям общее название, чтобы подчеркнуть их родство. Таким образом в библеистской номенклатуре появился термин "синоптические евангелия", а авторов их стали называть "синоптиками", от греческого слова "синопсис", что значит "общая точка зрения", "общий взгляд". Здесь сразу следует оговориться, что сходство между этими евангелиями не имеет никакой ценности, как доказательство достоверности изложенного в них. Термин "синоптические евангелия" употребляется в тех случаях, когда нужно подчеркнуть противоположность между этими тремя евангелиями и Евангелием от Иоанна, которое в корне отличается от них трактовкой как самой личности Иисуса, так и его жизненной миссии. В Евангелии от Иоанна мы встречаемся с совершенно другим Иисусом, который, пожалуй, не имеет ничего общего с Иисусом синоптиков. Различия так резки, так существенны, что у нас есть все основания спросить, кто же, в конце концов, говорит правду. Если правду говорят Марк, Матфей и Лука, то св. Иоанн не может говорить правды, и наоборот. Профессор Зигмунт Понятовский в "Очерке истории религии" приводит две цифры, которые достаточно наглядно характеризуют это положение вещей. Он подсчитал, что св. Иоанн сходится с синоптиками только в 8 процентах текста, а остальные 92 процента — исключительно его личный вклад в рассказ об Иисусе.

Иисус синоптических евангелий — личность вполне реальная, наделенная всеми чертами живого человека. Он редко и, пожалуй, неохотно говорит о себе и, собственно, никогда не высказывается до конца, мессия ли он. В этом вопросе он так сдержан и таинствен, что приказал молчать и ученикам своим, которые выражали уверенность в том, что он сын божий. Насколько не похож на этот образ Иисус в Евангелии от Иоанна! Уже Иоанн Креститель признал в нем сына божьего и заявил, что недостоин развязать ремень у обуви его. Когда он увидел идущего к нему Иисуса, он сказал: "Вот агнец божий, который берет на себя грех мира".