К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

«Лучше сердце мое разорвите / Вы на синего звона куски» («Заблудился я в небе – что делать?..», 1937) – обыгрывается идиома сердце разрывается на части. В стандартном употреблении это характеристика чувств субъекта, описание сильнейшей душевной боли. Здесь же сердце говорящего оказывается объектом чужого воздействия, слова идиомы используются в прямом значении – герой просит разорвать его сердце на синего звона куски (идиоматический смысл при этом сохраняется). Занятно, что в одном из ранних списков этого стихотворения строка читалась по-другому – «Лучше сердце мое расколите» [Гаспаров М. 1996: 116] (этот глагол сочетается с кусками звона). Этот вариант также строится на идиоматике – в строке переосмыслено выражение разбить сердце (раз сердце можно разбить, значит, его можно и расколоть).

«Стиснув зубы, ее не унять» («Флейты греческой тэта и йота…», 1937) – семантика идиомы стиснуть зубы наделяется вторым, дословным смыслом в сочетании со словом флейта, поскольку со сжатым ртом невозможно извлечь из флейты звук (рот должен быть приоткрытым, несжатым).

«Пароходик с петухами…» («Пароходик с петухами…», 1937) – в этом загадочном стихотворении безусловно возникает тема деревни и вместе с ней – деревенских животных (ср. в конце «Не позволил бы в напильник / Шею выжать гусь»). В таком контексте идиома с петухами (‘очень ранним утром’) может распадаться на два отдельных слова и интерпретироваться как указание на реальных петухов (см. также далее разбор этого стихотворения).

Наконец, обратим внимание на случай, когда в саму идиому вкладывается вторая идиома, привнося дополнительный смысл, очевидный при определенной оптике. Речь идет о стихотворении «Еще мы жизнью полны в высшей мере…» (1935), где идиома в высшей мере (‘до крайности, очень’) считывается как намек на высшую меру наказания [Мандельштам Н. 2014: 276; Левин 1998: 21; Гаспаров М. 2001: 633]. Ю. И. Левин вслед за Н. Я. Мандельштам приводит эту строчку как пример «оговорки», притягивающей тему убийства в неочевидный контекст[40]. Нам же важно осмыслить и этот случай как свидетельство работы с идиоматикой, в которой поэт, судя по всему, видел не только цельные смысловые единицы, но и их внутренний лексический состав вместе с возможными смысловыми валентностями и связями.

3. ДЕСЕМАНТИЗАЦИЯ ИДИОМЫ/КОЛЛОКАЦИИ В ВЫСКАЗЫВАНИИ

Из большого класса 2 выделяется небольшой класс 3, который составляют интересные примеры, когда идиома/коллокация представлена в тексте в своем стандартном или модифицированном виде, однако теряет идиоматическое значение. Иными словами, идиоматический смысл в высказывании нейтрализуется. В этот класс мы также включаем сложные случаи, когда идиома/коллокация в тексте полностью не проявляется, но, по всей видимости, мотивирует лексический ряд, при этом не сохраняя свое специфическое значение.

Схематическая запись: идиома АБ представлена в тексте только как А+Б.

Эталонный пример:

«Я участвую в сумрачной жизни,

Где один к одному одинок» («Воздух пасмурный влажен и гулок», 1911, 1935) – идиома один к одному / одно к одному, в разговорной речи характеризующая одинаковые или подходящие друг к другу явления и предметы, проявляется в тексте, однако теряет свое идиоматическое значение, в результате чего ее компоненты следует понимать отдельно: ‘один <человек> одинок <по отношению к другому> одному <человеку>’.

Хотя случаев десемантизации полностью проявленной идиомы в творчестве Мандельштама не очень много, они точечно проявляются во всех периодах творчества поэта.

3.1. Десемантизация полностью проявленной идиомы

Опишем сначала примеры, в которых элементы идиомы включены в текст без модификаций и синонимических замен.

«Я слушаю, как снежный ком растет» («Пешеход», 1912) – очевидно, что все слова выделенной части строки составляют идиому нечто растет как снежный ком. Однако ее значение – ‘очень быстро, стремительно быстро’ – в тексте не проявляется: актантом оказывается сам снежный ком, а не нечто, что с ним сравнивается. Контекст строки не дает возможности двойного прочтения: «Над пропастью, на гнущихся мостках, / Я слушаю – как снежный ком растет / И вечность бьет на каменных часах».

«Тебя легко и просто хоронили» («Лютеранин», 1912) – выделенная коллокация[41] мотивирует лексический ряд строки, однако ее элементы понимаются по отдельности: легко – ‘без надрыва’ («Был взор слезой приличной затуманен»), просто – ‘без торжественных ритуальных излишеств’, в духе протестантизма (см.: «И сдержанно колокола звонили»). В этом примере контекст, объединяющий тему похорон и тему лютеранского вероисповедания, нейтрализует фразеологический смысл коллокации.