К русской речи: Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама

«И темных елей очертанья, / Еще не виданные мной» («Как кони медленно ступают…», 1911). В этом примере о новом зрительном впечатлении сообщается благодаря конструкции с прилагательным, образованным от глагола видать. Сама конструкция – не виданные мной – совпадает с коллокацией невиданный + сущ. (в значении ‘небывалый, исключительный, поразительный’, например невиданное зрелище). В поэтическом высказывании семантики коллокации нет – речь идет только о том, что не было увидено раньше. Переносу значения коллокации препятствует грамматическая модификация: конструкция сочетается с местоимением, а не с существительным, хотя наше сознание, вероятно, готово, вопреки тексту, распознать в строках «невиданные ели».

В первой строке другого стихотворения 1911 года – «Отчего душа так певуча» – можно заметить трансформацию выражения душа поет. Как и в других примерах, фразеологический смысл (‘быть проникнутым чувством восторга, ликования’) здесь не сохраняется. Идиома мотивирует лексический ряд строки, однако пение понимается буквально – как способность души создавать стихи: «И мгновенный ритм – только случай», «О широкий ветер Орфея».

Еще один пример 1911 года, связанный с темой поэзии: «Пенье – кипение крови – / Слышу – и быстро хмелею» («Душу от внешних условий…»). Кипение крови может опознаваться как модифицированный фрагмент идиомы кровь закипает в жилах, однако и в это высказывание не вносится семантика ярости и гнева, и кипение крови предстает как часть творческого процесса.

«С кем можно глубже и полнее / Всю чашу нежности испить» («Ода Бетховену», 1914). Идиома испить чашу здесь осложнена вставкой лексемы нежность (обычно чаша в фразеологическом фонде предстает горькой). Идиоматический смысл (‘испытать, перенести страдания, жизненные испытания’) в тексте заменяется другим метафорическим смыслом, включающим в себя как творчество, так и пирушку: «с кем можно … чашу … испить», см. далее: «И до тех пор не кончил танца, / Пока не вышел буйный хмель?».

«Что зубами мыши точат / Жизни тоненькое дно?» («Что поют часы-кузнечик…», 1917). В этих строках жизнь уподобляется лодке (ср. ниже: «мой челнок»), дно которой прогрызают мыши (глагол точить употреблен именно в этом значении). Уточнение, что мыши точат дно жизни зубами, можно счесть за поэтическую избыточную подробность, а можно предположить, что лексический ряд в данном случае мотивирован десемантизированной идиомой точить зубы.

Интересный пример приводит О. Ронен, обсуждая черновик «Грифельной оды» (1923): «… родник / Ломает зуб камней свинцовых». С точки зрения исследователя, в строках трансформируется идиома, описывающая действие очень холодной воды, – зубы ломит, заламывает зубы [Ronen 1983: 109]. Как и в предыдущих примерах, идиома здесь предопределяет словесный состав строки, но о сохранении фразеологического смысла говорить не приходится.

В другом стихотворении 1923 года – «Язык булыжника мне голубя понятней…» – читаем: «И молоко и кровь давали нежным львятам». Молоко и кровь предстают разбитой идиомой кровь с молоком.

Фразеологизм как источник словесного ряда легко опознается в стихотворении 1931 года «Жил Александр Герцевич…»: «Нам с музыкой-голубою / Не страшно умереть». Неоднократно отмечалось, что в основе этих строк идиома умирать, так с музыкой [Ronen 1983: 274; Гаспаров М. 2001: 649; Сошкин 2015: 96]. Стоит добавить, что в этом, как и в предшествующих случаях, идиоматический смысл из текста улетучивается и музыка предстает явлением, которое притупляет отчаяние и страх смерти.

В эпиграмме на Сталина («Мы живем, под собою не чуя страны…», 1933) вторая часть строки – «Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз», по замечанию Е. А. Тоддеса, является «каламбурной реализацией идиомы не в бровь, а в глаз» [Тоддес 1994: 205]. Необходимо, однако, сделать уточнение: идиоматический смысл фразеологизма (‘точное, прицельное попадание’) в тексте не сохраняется, наоборот, в стихах Сталин дарит указы всем окружающим без разбора.

«И те, кому мы посвящаем опыт, / До опыта приобрели черты» («И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме…», 1934). Словосочетание приобрели черты совпадает с распространенной коллокацией приобрести черты чего-либо, которая требует дополнения. Эта валентность в стихах оказывается незаполненной, в результате чего выражение понимается буквально. Вероятно, можно было бы считать, что в строках имеется в виду коллокация обрести очертания (тогда это был бы случай 5). Однако предшествующая строка позволяет думать, что речь идет о людях («те, кому мы посвящаем опыт»), поэтому мы склоняемся к тому, что черты здесь употреблены в значении ‘черты лица’.