К северу от 38-й параллели. Как живут в КНДР

Второе различие между северокорейскими беженцами и эмиграцией времен холодной войны заключается в невысоком образовательном уровне большинства беженцев. Типичный эмигрант из СССР и стран Восточной Европы во времена холодной войны был интеллигентом, а вот северокорейская миграция – рабоче-крестьянская. По состоянию на 2017 год среди северокорейских беженцев на момент прибытия в Южную Корею только 7 % имели высшее образование. Еще 9 % имели среднее специальное образование, а у большинства остальных за плечами была сельская средняя школа, часто неполная. Только 5 % беженцев в официальной южнокорейской статистике отнесены к таким категориям, как «специалисты», «служащие» и «деятели искусства». Типичная беженка (таких около половины) – бывшая крестьянка или работница, 30–50 лет от роду, со средним или, чаще, незаконченным средним образованием.

Третья особенность – география миграции. В годы холодной войны беженцы из Восточной Европы и СССР в основном были выходцами из столиц и крупных городов, но подавляющее большинство северокорейских беженцев происходит из дальней провинции, из районов, расположенных вдоль китайской границы. Больше половины (63,9 %) – выходцы из северной провинции Хамгён-Пукто, и только 1,9 % всех беженцев раньше жили в Пхеньяне. Это нетрудно объяснить: побег – дело рискованное, и тем, кто живет недалеко от границы, и добраться до нее, и пересечь ее куда легче. Не исключено, что среди пхеньянских интеллигентов тоже есть немало людей, которые недовольны ситуацией в КНДР и с большим удовольствием бы покинули страну. Однако у столичного жителя мало шансов добраться до границы и благополучно пересечь ее.

И, наконец, четвертая и, наверное, самая важная особенность: северокорейские беженцы, в отличие от эмигрантов времен холодной войны, редко движимы политическими мотивами и в целом мало интересуются политикой. Даже в ходе опроса в 2016 году, говоря о причинах, которые побудили их покинуть КНДР, политические мотивы – всегда среди прочих мотивов – упомянули только 17,5 % северокорейских беженцев, ныне находящихся в Сеуле.

Как уже говорилось, в основном беженцев привлекают материальные возможности Юга, о богатстве и процветании которого они узнают из самых разных источников (впрочем, в последнее время растет и количество беженцев, которые перебираются на Юг, чтобы дать детям хорошее образование: корейская зацикленность на образовании существует и на Севере). Первые месяцы большинство беженцев пребывает в состоянии эйфории. Их поражают чистые и залитые по ночам светом улицы, невероятное количество новых, сияющих автомобилей (легковой автопарк Юга примерно в 700 раз больше, чем на Севере), качество медицины и доступность чудес цифровой технологии. Однако вскоре начинаются разочарования. Беженцы обнаруживают, что та красивая жизнь, которую они видели в южнокорейских телесериалах, с одной стороны, вполне реальна, а с другой – им самим недоступна. В южнокорейском обществе беженцы неизбежно оказываются на нижних ступеньках и по доходам, и по статусу. В 2012 году, например, уровень безработицы среди северокорейских беженцев в Южной Корее составил 19,9 %, то есть примерно раз в пять-шесть выше среднего по стране, а средняя месячная зарплата у тех, кто работу все-таки имеет, составила 1 264 000 вон, то есть около 1100 долларов – примерно вдвое меньше средней по стране.

Во многом эта ситуация вызвана объективными причинами. Беженцы в своей массе – бывшие гастарбайтеры, то есть выходцы из низов, да еще и прибывшие из самых неблагополучных районов КНДР. Понятно, что у них нет навыков, необходимых для выполнения минимально квалифицированной работы в современном обществе. В силу своей низкой квалификации мигранты с Севера в большинстве своем могут заниматься на Юге только неквалифицированным и, следовательно, малооплачиваемым трудом: они моют общественные туалеты, работают в закусочных, развозят еду. Даже те немногие беженцы, у которых есть образование, обычно обнаруживают, что для трудоустройства им необходимо полностью переучиваться. Удается это не всем и не всегда. Например, я знаю северокорейского инженера, которому приходится работать вахтером и охранником. Теоретически он мог бы переучиться, но на практике ему приходится копить деньги на то, чтобы вывезти из Северной Кореи жену и двоих детей.

Впрочем, не обходится и без прямой дискриминации: несмотря на все громкие (и не слишком искренние) клятвы в верности идее объединения, южнокорейцы воспринимают беженцев как чужаков, а в южнокорейском обществе к чужакам относятся настороженно и предпочитают с ними без особой нужды дел не иметь. Местные жители сторонятся непонятных и подозрительных пришельцев. Единственным исключением являются христианские церкви, которых в истово протестантской Южной Корее очень много и которые часто берут под опеку новоприбывших соотечественников.