До прихода к власти Высшего Руководителя правительство Северной Кореи либо полностью игнорировало проблему беженцев, либо, возможно, даже рассматривало миграцию в Китай как своего рода предохранительный клапан, который позволял самым активным и, следовательно, самым потенциально опасным элементам на какое-то время покидать страну. Кроме того, миграция приносила казне валюту: большинство мигрантов составляли гастарбайтеры, которые со временем возвращались домой с заработанными тяжелым трудом юанями. Более того, даже те мигранты, которые в итоге уходили из Китая на Юг, со временем начинали отправлять деньги своим семьям в Северной Корее, используя для этого нелегальную сеть брокеров и
Однако Ким Чен Ын занял по этому вопросу позицию, которая радикально отличалась от позиции его отца. Судя по всему, Высший Руководитель решил, что в долгосрочной перспективе миграция может создать и для него, и для его страны политические проблемы, и принял меры, которые в итоге привели к заметному сокращению этой миграции. Вопреки тому что часто можно прочесть в западной печати, эти действия были продиктованы отнюдь не паранойей, а вполне трезвым расчетом и здравой оценкой той ситуации, в которой находилась страна.
Хотя северокорейские беженцы в Южной Корее почти не интересуются политикой, их существование само по себе представляет собой потенциальную угрозу для легитимности и долгосрочной стабильности северокорейского режима. Пусть многие беженцы с трудом адаптируются к жизни в Южной Корее, а их доход в два раза ниже среднего показателя по стране, но уровень жизни, который обычен для северокорейских беженцев в Южной Корее, далеко превосходит самые смелые ожидания среднего северокорейского рабочего или фермера.
В настоящее время большинство беженцев поддерживают связь со своими семьями с помощью подключенных к китайским сетям мобильных телефонов, а также через брокерские сети, которые позволяют им отправлять домой письма и переводить деньги. Согласно популярной северокорейской шутке, у офицера полиции, которому посчастливилось иметь семью беженца на своем участке, больше никогда в жизни не будет финансовых проблем: все знают, что семья беженца обычно хорошо живет за счет переводов из Сеула и готова платить немалые взятки для того, чтобы их оставили в покое. В результате сообщество беженцев (и их семьи в Северной Корее) стало важным источником проникновения в КНДР политически опасной информации о жизни в Южной Корее. Проникающие через них в Северную Корею сведения только подтверждают ходящие по КНДР слухи о том, что Южная Корея является процветающей страной, жители которой, кроме всего прочего, пользуются совершенно невероятными по северокорейским меркам личными свободами. Учитывая, что сохранение информационной изоляции страны является одним из условий поддержания внутриполитической стабильности, нет ничего удивительного в том, что новый правитель решил принять меры и снизить масштабы нелегальной миграции в Китай и Южную Корею. Задачу эту Ким Чен Ыну удалось решить, причем в процессе ее решения он продемонстрировал немалую гибкость и понимание реальной ситуации.
Прежде всего, им были приняты традиционные в таком случае административно-полицейские меры. В 2011–2012 годах количество патрулей на границе с Китаем было резко увеличено. Военнослужащих стали регулярно менять, переводя и офицеров, и целые подразделения с одного участка границы на другой, так что им стало куда труднее завязывать коррупционные связи с местными жителями и, конечно, местными контрабандистами. Вдоль северокорейской стороны границы были установлены новые заграждения и устроены многочисленные наблюдательные посты. Кроме того, в 2011–2013 годах китайские власти – очевидно, действуя по инициативе северокорейцев – начали возводить проволочные заграждения (своего рода высокий забор) вдоль границы. Этот забор – не чета печально знаменитой Берлинской стене, тем не менее он до какой-то степени затрудняет пересечение границы, особенно если учесть, что ограждения оборудованы камерами видеонаблюдения и датчиками движения. В общем, в настоящее время граница между двумя государствами выглядит намного лучше, чем когда-либо, – и ее больше нельзя называть «прозрачной».