К солнцу за горизонт

Кончжи сказал, что не остановится, пока не доберется до такого места, даже если путь будет долгим. Сказал, что построит на берегу дом, будет жить там и плавать в океане. Сказал, что будет ловить рыбу, собирать сладкие с кислинкой фрукты и дарить любимому человеку. У него была мечта. Мечта, которой не существовало в Корее, появилась после катастрофы.

– А ты хочешь вернуться в Корею?

Прежде я думала, что, когда все утихнет, я, разумеется, вернусь домой. Почему у меня были такие мысли? Разве там осталось что-то важное для меня? Нет, там ничего нет. Так же, как и здесь. Хотя нет. Здесь есть семья. Есть бесконечная дорога, и есть непредсказуемое завтра. В Корее я мечтала стать дизайнером одежды, но теперь моя мечта потеряла всякий смысл. Построить дом у теплого моря, купаться, ловить рыбу…… – вот, о чем нужно мечтать. Профессия дизайнера исчезла, а теплое круглый год море где-то точно существует и по сей день. Даже через века, даже когда исчезнут все люди, такое место по-прежнему будет существовать.

– А ты со мной не хочешь? – глаза Кончжи засияли.

Такой решительности я прежде в нем не видела. Мечтать. Делиться своей мечтой. Следовать за мечтой. Все это, как еще не знающая разочарований первая любовь, которая захлестывает, не принимая ничего в расчет, – что-то совершенно новое для Кончжи. Я попробовала представить себе теплое море на фоне этого разрушенного мира. Меня охватило чувство пустоты и печали, какое возникает, когда оркестр заканчивает играть и в воздухе надолго повисает тишина.

Я хотела отдать Тори свою обувь, но она не взяла. Я принесла еды, но она даже не взглянула на нее. Тори ни к чему в фургоне не притрагивалась. Она сидела с самого краю, словно для того, чтобы в любой момент открыть дверь и выпрыгнуть наружу, и напоминала тихий и незаметный сверток одеял. Бросив на Тори взгляд, тетя заметила, что, по крайней мере, у нее есть чувство такта. «Слишком уж угрюмая девчонка, – сказала жена дяди. – Когда старшие спрашивают, нужно отвечать». Выражение лица Тори не изменилось, она продолжала молчать, пока взрослые перебрасывались такими замечаниями. Дышала она бесшумно, сидела неподвижно, как кукла, и превращалась в человека, лишь когда смотрела на сестру. Глядя на Тори, я тоже превратилась в куклу. Я сидела напротив и неотрывно смотрела на нее.

Глаза, нос, рот, уши Тори были тонкими и удлиненными. Маленькое худощавое тело напоминало росток дерева из тех, что сажают на субботниках. Хотелось расчесать ее спутанные волосы, свисавшие из-под шапки – потом, разумеется, когда пройдет время и мы подружимся. Хотелось тщательно причесать ее, сделать красивую укладку или стрижку до плеч. Хотелось сказать: «Ты такая прелестная! Сколько тебе лет? Из какого ты города? Чем раньше занималась? Что стало с твоими родителями? Как тебе жилось в Корее?» Хотелось узнать все это, но я ни о чем не спрашивала. Не спрашивала и просто наблюдала. Принимая молчание внутри трясущегося фургона за ответы, я продолжала говорить с ней в своей голове, пока не поняла, что знать все это необязательно. Я не знаю о ее ранах, она не знает о моих, поэтому мы можем видеть друг друга такими, какие мы есть сейчас. Возможно, так мы обретем новые истории, касающиеся только нас двоих.

Целый день мы двигались по узкой двухполосной дороге, пока не добрались до разрушенного города. Как и все места, через которые мы проезжали, он был укутан снегом и темнотой. Время от времени показывались какие-то люди – то ли местные жители, то ли остановившиеся здесь путники. Улицы были мрачные и грязные, в магазинах оставались следы мародерства. Мы решили отремонтировать машину и заночевать в городе.

Когда родственники собрались вместе, чтобы поесть, Тори и Мисо ушли подальше, достали из своих рюкзаков консервы, воду и приступили к еде. Потом они куда-то исчезли. Я испугалась, что они ушли насовсем, но к ночи они вернулись. На Тори были ботинки, хоть и не новые, но без дыр, Мисо тоже была в другой обуви. Тори спряталась от ветра в здании недалеко от грузовика, развела небольшой костер и расправила спальный мешок. Увидев это, я разозлилась. Где сейчас Тори, что она ела, какое у нее выражение лица – из-за этих переживаний я весь день не находила себе места, а она опять за свое.

– Не надо, спите в машине. Если досаждают взрослые, просто держись меня.

Тори накрыла Мисо пледом и посмотрела на огонь.

– Если вдруг случится что-то плохое, – продолжила я, – рядом со мной будет безопаснее всего.

Тори помотала головой.

– Безопасных мест нет.

– Да, именно, поэтому давайте держаться вместе.

– Здесь удобнее.

– Но ведь мне неудобно!

– Не обращай внимания.

– Как не обращать, ведь я взяла тебя в машину!

– ……Вот я тебя и благодарю, – с расстановкой произнесла Тори. – Поэтому веду себя осмотрительно. Все потеряли свои семьи. Никому не понравится, если ко мне, появившейся здесь ни с того ни с сего, будут относиться, как к родственнику. «Почему мой ребенок умер, а она жива? Почему она ест пищу, которую должны были есть мои дети?» – это читается во всех взглядах……

– Ладно. Поступай, как знаешь.