К солнцу за горизонт

Значит, определенной цели у них не было. Похоже, отец Чины не подавал виду, но все-таки постоянно колебался: продолжать двигаться на запад, к городам, или подниматься на север, к Сибири? Чем дальше на запад, тем выше шанс столкнуться с разбоем и болезнью, но, чем выше на север, тем сложнее будет переносить мороз.

– Но я против, – добавила Чина. – Сколько бы мы ни ехали, смысла в этом нет. Весь мир теперь выглядит одинаково.

– Весь?

– Да. Я вижу это во сне каждую ночь.

– В смысле, ты видишь вещие сны? – спросила я, глядя в ее пепельные глаза.

– Шучу, дурочка. Когда просят поверить, ты не веришь, а шутки воспринимаешь всерьез.

Я думала, что такая, как Чина, и правда могла видеть вещие сны.

– У тебя такой серьезный вид, что мне и шутить неудобно, – Чина сжала в ладонях мое лицо и потрепала за щеки. – Нет, это просто мои догадки. Ведь говорят, что незараженных материков уже нет. Это последнее, что я слышала. Судя по тому, что говорят люди, где-то должен существовать бункер. Значит, кто-то в нем живет. Если бункер есть в Европе, значит, и в России он должен быть, и уж наверняка он есть в Корее. Но тогда зачем мы сюда приехали? Мы не нашли его даже в Корее, так как же мы разыщем его в Европе? Рисковать жизнью, стрелять в других только ради того, чтобы пробраться в такое место – это уже перебор…… Папа, похоже, решил просто ехать дальше, пока вокруг так беспокойно и опасно. Но для этого нужна надежда, вот, наверное, он и поверил, что по ту сторону границы должно быть убежище.

А зачем я уехала из Кореи? Все, кого я любила, погибли, а люди, говорившие на одном со мной языке и имевшие похожие жизни, поступали вот так…… Печень Мисо стоила десятки бриллиантов. Нужно было защитить сестру. И людей, и трупов было слишком много. Я не могла всего этого вынести. Ад, разверзшийся в привычном для меня месте, был оттого еще более жутким. Тогда я думала лишь о том, что нужно бежать, пусть даже не будет ни самолетов, ни поездов, нужно идти пешком – бежать туда, где можно скрываться бесконечно.

– А я решила считать, что никаких бункеров нет, – продолжала Чина, – и что нужно перестать откладывать все на потом.

Я повторила ее слова про себя.

– Хорошо, если все начнется здесь и сейчас.

– Что начнется? – не поняла я.

– Новая жизнь.

– Новая…… Но как? – спросила я, однако ответ уже начал понемногу прорисовываться в моих спутанных мыслях – словно очертания забытой гравюры, с которой сдули пыль. Удивительно. Впервые за долгое время это была единственная приятная мысль. И насколько приятным был ответ на мой вопрос, настолько же он был и далеким.

В разоренной деревне мы встретили компанию тощих, точно зомби, оголодавших бродяг. Отец Чины застрелил двоих или троих. Оставшиеся в живых стали отступать, сверля нас глазами. Они так таращились на нас, будто намеревались запомнить каждого сидевшего в машине. После слов Чины о том, что было бы хорошо начать все сначала здесь и сейчас, у меня на душе на миг посветлело, но теперь снова опустилась тьма. Это мрачное и покорное состояние стало удобным и привычным.

Оружия – револьверов и ружей – было больше, чем людей. Их могли носить только мужчины, за исключением Кончжи. На переднем сиденье и за рулем сидеть разрешалось только мужчинам. За предметами первой необходимости строго следил отец Чины. Без его разрешения нельзя было взять даже банку консервов. И бинокль, и карта тоже находились у него. Он никогда не спал в кузове вместе с остальными. Прижав к себе ружье, он засыпал на водительском кресле. Думаю, он знал, что Чина спит снаружи вместе со мной. Возможно, он делал ей замечания лично, но мне ничего не говорил. Я все помнила. Я держала в памяти слова, с которыми он взял нас в машину. Слова о том, что нам придется платить за это.

Чина каждый день красилась помадой. И всегда была рядом со мной. Мы вместе спали и вместе ели. Вместе рыскали по улицам городов в поисках полезных вещей. Предметы, на которые раньше я бы и не взглянула, совершенно бесполезные в такое время и потому часто встречавшиеся, вещи, которые делали Чину счастливой – косметика, заколки, шейные платки – теперь обладали той же ценностью, что и консервы или спички. Я никогда не проходила мимо них. Я стала задумываться – а подойдет ли это Чине? А понравится ли ей такая вещь? Со временем к нам присоединился и Кончжи, который прежде во время остановок был занят только тем, что поправлял волосы перед боковым зеркалом. Подбирая с земли какую-то вещь или разогревая над костром консервы, он радовался, точно школьник в скаутском лагере. Мисо хорошо с ним ладила. Иногда она смущалась, ревновала или вдруг начинала на него дуться. И даже не подозревала, что влюбилась.