К суду истории. О Сталине и сталинизме

Во многих областях и районах удары властей обрушились и на маломощных середняков, бедняков и батраков, которые отказывались по разным причинам вступать в колхозы и которые для удобства репрессий были обозначены нелепым термином «подкулачники».

О том, как происходило раскулачивание в 1930 – 1932 гг., немало сведений можно почерпнуть и из советской художественной литературы. Весьма правдиво описывает драматические сцены выселения зажиточных казачьих семей М. Шолохов в романе «Поднятая целина». Страшные эпизоды этой террористической акции описаны и в романе «Бруски» Ф. Панферова. В изданной в 1964 г. повести С. Залыгина «На Иртыше» дается правдивая картина коллективизации в сибирской деревне, где жертвой раскулачивания становятся многие добросовестные и честно работающие середняки. К слову сказать, именно в Сибири было особенно много жертв раскулачивания, так как сравнительно зажиточное сибирское крестьянство не торопилось создавать колхозы. В одном только Западно-Сибирском крае в 1932 г. было выселено на Север 43 тыс. семей. По документам все они проходили как кулаки и подкулачники [243] . О жестоких эксцессах, сопровождавших коллективизацию в Сибири, писал и В. Астафьев в романе «Царь-рыба».

О злоупотреблениях и перегибах при раскулачивании писала немало и партийная печать в 1930 – 1931 гг. «Можно привести очень много фактов, – писал, например, еще в середине 1930 г. А. Ангаров, – показывающих, что сельсоветы к вопросу раскулачивания подходили упрощенно, механически, формально… Было допущено очень много случаев раскулачивания середняков. В этом отношении особенно отличился Герценовский сельсовет (речь идет о Свердловской области). Середняков раскулачивали по различным причинам. Одного середняка раскулачили за то, что он продал когда-то около десятка кос своим односельчанам. Другого раскулачили за продажу своих хлебных излишков, третьего – за покупку усадебного участка, четвертого – за продажу коровы, что им было сделано два года назад; пятого – за продажу подошв к сапогам, шестого – за продажу сена в кооперацию и т. д. Ясно, что все это нарушало смычку с основной середняцкой массой… В Семенковском сельсовете (Ивановская область) группа бедноты при колхозе “Труд на пользу” вынесла постановление: “Создать комиссию для взятия на учет имущества как у кулака, так и у середняка. Поручить комиссии немедленно приступить к работе”. В другом постановлении этой же группы говорится о взятии на учет швейных машин, зеркал, трюмо и кроватей. “Постановили: взять на учет всю роскошь”.

…Были случаи, когда раскулачивали пастухов или за то, что у них дед был кулаком, или, наконец, за воспитание племянника-сироты. Один сельсовет постановил раскулачить 34 хозяйства. При проверке оказалось, что из них только 3 действительно кулацких, остальные середняцкие» [244] .

Подобных примеров были многие тысячи. Мы приведем ниже один из эпизодов раскулачивания, о котором пишет в своей неопубликованной повести участник коллективизации М. Н. Авербах. В 1930 г. еще совсем молодым рабочим он был включен в специальную бригаду, отправленную в деревню для помощи в раскулачивании.

«…Дверь открылась. Бригада врывается в дом. Впереди оперуполномоченный ОГПУ с револьвером в руках.

– Руки вверх!

Моргунов едва успевает разглядеть тщедушную фигурку классового врага. Он в белых подштанниках, темной нательной рубахе, босой, всклокоченная бородка на давно не бритом лице немного загнута вперед. Глаза, округлившись от ужаса, перебегают с места на место. Вздрагивает морщинистое лицо, грубые коричневые руки трясутся. На открытой груди, на заношенном шнурке потемневший от времени крестик.

– Господи, Иисусе Христе! Спаси и помилуй!..

Через открытую дверь в жарко натопленную избу врывается морозный клубящийся воздух. Члены бригады по раскулачиванию уже у окон, взгляды суровы, все ждут чего-то ужасного, все готовы в бой ринуться за себя, за Советскую власть, за дело социализма. Но подкулачник Терентьев и не думает сопротивляться. Он часто моргает и крестится, переступает ногами, как будто стоит на горячем, и вдруг начинает рыдать. Судорожные всхлипы перекореживают все его тело. Он неестественно изгибается, подергивается, и маленькие блестящие капли одна за другой катятся по загрубелому обветренному лицу. Соскочила с полатей и в голос завыла немолодая жена, заплакали дети, замычал лежащий у печи, видимо, не совсем здоровый теленок. Моргунов с ужасом осматривается вокруг. Он видит: в избе только горница и громадная русская печь. В переднем углу, под иконами, две простые деревянные лавки и грубый из досок сколоченный стол. Нет ни шкафов, ни кроватей, ни стульев. На полках простые, истертые временем деревянные миски, такие же старые ложки. У печи ухваты, ведра с водой, а слева у стенки – большой старомодный сундук.

– Классовый враг!

Представители власти уже объявили Терентьеву, что он арестован. Его раскулачат и тут же сошлют. Имущество все конфискуют. Семья едет сразу за ним, но куда – неизвестно. С собой можно взять только носильные вещи, белье.

Терентьев трясется и плачет: