К суду истории. О Сталине и сталинизме

Все эти люди, по данным обвинения, представляли собой руководящий комитет созданной якобы еще в конце 20-х гг. подпольной Промышленной партии, которая ставила своей задачей организацию вредительства и диверсий, саботажа и шпионажа, а также помощь в подготовке интервенции западных держав с целью свержения Советской власти. Создание Промпартии связывалось с крупным инженером и промышленником П. А. Пальчинским, который в это время был уже расстрелян в числе пяти жертв «шахтинского дела». Организаторы нового процесса хотели таким образом увязать «шахтинское дело» и дело Промпартии. Было объявлено, что общее число членов Промпартии вместе с периферийными группами составляет около двух тысяч человек, в основном из числа высококвалифицированной технической интеллигенции.

На суде все обвиняемые признали себя виновными и дружно давали самые невероятные и подробные показания о своей шпионской и вредительской деятельности, о связях с эмигрантской организацией Торгпром, с иностранными организациями и посольствами и даже с главой французского правительства А. Пуанкаре. По Советскому Союзу прокатилась в дни процесса волна митингов и собраний, участники которых требовали расстрела обвиняемых. Они и были приговорены к расстрелу, но по решению ЦИК СССР этот приговор был заменен приговором к длительным срокам тюремного заключения.

Но и в западных странах прошла волна обращений и заявлений с протестами против судебного процесса в Москве. Специальное заявление опубликовал Пуанкаре. В этом заявлении говорилось: «…Устраивали ли профессор Рамзин и другие члены Промышленной партии заговор против правительства их страны – этого я не знаю. Я не являюсь их духовником… Я должен, во всяком случае, повторить, что ни Бриан, ни я, ни французский генеральный штаб ничего не знали ни в 1928 году, ни раньше или позже о подлинных или мнимых проектах Промышленной партии, что, следовательно, мы никогда их не одобряли и не поощряли… Что касается меня, то в момент врангелевской экспедиции я публично осудил операции подобного рода как иллюзорные и опасные… Если бы мне были известны намерения, приписываемые сегодня Промышленной партии, то я, без сомнения, отнесся бы к ним как к авантюре еще более опасной, чем дело Врангеля, и никоим образом не согласился бы кинуться в эту авантюру. Я хотел бы, чтобы мне сказали, в каком таинственном зале русские заговорщики беседовали с моим двойником и на основании каких полномочий он дал им аудиенцию. Я желал бы прежде всего, чтобы мне сообщили мнимые планы французского генерального штаба и чтобы мне указали, где, когда и при каких условиях должно было произойти мнимое нападение» [271] .

Любопытно, что полный текст заявления Пуанкаре (как и многие подобные заявления) был опубликован в «Правде», оглашен на процессе и приобщен к делу, что должно было демонстрировать объективность нашего судопроизводства. В 1930 г. доверие публики к советскому суду еще было мало поколеблено, поэтому заявление Пуанкаре, известного противника коммунизма, воспринималось скорее как доказательство существования заговора.

Через несколько месяцев после процесса Промпартии в Москве состоялся еще один открытый политический процесс – судебный процесс по делу так называемого Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков). К суду были привлечены: В. Г. Громан, член президиума Госплана СССР; В. В. Шер, член правления Государственного банка; Н. Н. Суханов, литератор; А. М. Гинзбург, экономист; М. П. Якубович, ответственный работник Наркомторга СССР; В. К. Иков, литератор; И. И. Рубин, профессор политэкономии, и др., всего 14 человек. Председателем суда на этот раз был Н. М. Шверник, одним из государственных обвинителей – Н. В. Крыленко. Обвиняемых защищали И. Д. Брауде и Н. Коммодов. Большинство обвиняемых в прошлом действительно принадлежали к партии меньшевиков, но покинули ее и работали затем в хозяйственных и плановых органах. Однако по данным обвинения все они в 20-е гг. тайно вступили вновь в партию меньшевиков, образовав подпольный центр этой партии в СССР.