К суду истории. О Сталине и сталинизме

На протяжении 1935-го и первой половины 1936 гг. экономическое положение в стране стало улучшаться. В городах была отменена карточная система. Однако политическое напряжение в стране и в партии непрерывно росло. По всем партийным организациям в эти месяцы проходила кампания «покаяний» и «признаний ошибок».

«Большие, многолюдные залы и аудитории, – писала в своих воспоминаниях Е. С. Гинзбург, – превратились в исповедальни. Несмотря на то что отпущения грехов давались очень туго (наоборот, чаще всего покаянные выступления признавались “недостаточными”), все же поток “раскаяний” ширился с каждым днем. На любом собрании было свое дежурное блюдо. Каялись в неправильном понимании теории “перманентной революции” и в воздержании при голосовании оппозиционной платформы в 1923 году. В “отрыжке” великодержавного шовинизма и в недооценке второго пятилетнего плана. В знакомстве с какими-то грешниками и в увлечении театром Мейерхольда…» [325]

Постепенно ужесточалось советское законодательство. 30 марта 1935 г. был принят Закон о наказании членов семей изменников Родины. Всех ближайших родственников изменников Родины должны были высылать в отдаленные районы страны, даже если они никакого отношения к совершенному преступлению не имели. Система заложничества становилась, таким образом, частью советского законодательства. Хотя в Указе ЦИК СССР говорилось об «изменниках, бежавших за границу», в последующие годы уже не существовало никакого различия между понятиями «изменник» и «враг народа». 7 апреля 1935 г. ЦИК СССР принял указ, разрешающий привлекать к уголовной ответственности детей с 12-летнего возраста. При этом, по смыслу указа, на них могли распространяться все предусмотренные Уголовным кодексом наказания вплоть до смертной казни.

«Выборочные» репрессии не прекращались на протяжении всего 1935 г. и первой половины 1936 г. В каждой области и республике оказались в тюрьме несколько десятков человек как из числа бывших оппозиционеров, так и коммунистов, никогда не примыкавших ни к каким оппозициям. Одновременно сотни членов партии сурово наказывали «за связь с враждебными элементами» или «недостаток бдительности». Начавшаяся еще в 1933 г. «чистка» партии была продолжена не до конца 1934 г., как предполагалось, а до конца 1935 г. Фактически до середины 1936 г. прием в партию был закрыт. Однако большинство бывших руководителей и активных участников «правой» и «левой» оппозиции продолжали оставаться до осени 1936 г. на свободе; они по-прежнему занимали ответственные посты в наркоматах, органах печати, учебных заведениях. Н. Бухарин редактировал «Известия» и даже выезжал за границу для переговоров о покупке для Института Маркса – Энгельса – Ленина части архива германской социал-демократии. Г. Пятаков напряженно работал в качестве первого заместителя наркома тяжелой промышленности. Статьи К. Радека почти еженедельно появлялись на страницах центральной печати.

Репрессии почти не затронули высшие партийные и государственные круги. Однако были арестованы некоторые работники среднего звена (член бюро Дальневосточного крайкома партии П. И. Шабалкин, один из руководителей Управления Волго-Дона В. В. Дьяков и др.).

В 1935 г. был арестован видный историк партии, директор Библиотеки имени Ленина В. И. Невский, в прошлом один из руководителей Военной организации при ЦК РСДРП. Он был крупным идеологическим работником партии и при этом сохранял определенную самостоятельность. По свидетельству М. А. Солнцевой, Невского арестовали после того, как он запретил изъять из фондов библиотеки значительную часть «неугодной» политической литературы и не подчинился даже тогда, когда явившиеся к нему работники НКВД предъявили ему письменное распоряжение Сталина. «Я не сторож, – заявил Невский. – Партия поручила мне хранить все это».

Тогда же, в 1935 г., погиб В. В. Ломинадзе, секретарь Магнитогорского горкома партии. В этот период Сталин ввел в практику такой обычай: членам Политбюро и некоторым видным партийным работникам рассылали копии протоколов допросов, проводимых в НКВД. Эти протоколы направляли часто и тем, чьи фамилии упоминались во время допросов. Так, например, Ломинадзе получил копию допроса Л. Каменева, на котором тот дал показания о своем разговоре с Ломинадзе летом, во время отдыха. На большом приеме в Кремле в честь металлургов Сталин прошел мимо Ломинадзе, не поздоровавшись, хотя именно Ломинадзе возглавлял большую группу магнитогорцев. После возвращения домой Ломинадзе получил распоряжение немедленно прибыть в Челябинск. По дороге в автомашине он попытался застрелиться и умер в одной из челябинских больниц.