К суду истории. О Сталине и сталинизме

Теория о том, что настоящий социализм невозможен без определенного уровня культуры и морали общества, не нова. Еще в XIX веке, возражая социалистам, английский философ Герберт Спенсер писал: «...Социалистические расчеты грешат тем, что исходят из ошибочного предположения, очень похожего на то, которое делает ошибочным и расчеты практического политика. Думают, что оффициализм (госаппарат) будет действовать именно так, как от него ожидают ...а этого в действительности никогда не бывает. Коммунистический механизм... придется строить из материала, какой имеется налицо в свойствах человеческой породы, а недостатки этой последней породят в будущем те же бедствия, какие существуют и теперь. Властолюбие, эгоизм, несправедливость, недобросовестность, доводящие, часто сравнительно в очень короткий срок, до расстройства и разорения частные общества, – там, где последствия будут накопляться из поколения в поколение, – неминуемо породят бедствия, несравненно более крупные и менее исправимые, ибо обширная, сложная, обладающая всеми возможными средствами и пособиями правительственная организация, однажды развившись и укоренившись, должна стать неодолимою... Конечным результатом будет возрождение деспотизма. Дисциплинированная армия гражданских чиновников, подобно тому, как и армия, состоящая из военных, даст своему главе верховную власть – такую власть, которая часто поведет к узурпации, как это было в средневековой Европе, а еще больше в Японии... И мы имеем все основания предполагать, что те, кто достигнет власти в социалистической организации, не посовестятся добиваться своих эгоистических целей во что бы то ни стало, какими бы то ни было средствами... Случись при таких условиях что-нибудь вроде войны с соседним государством или какой-нибудь междоусобной смуты, потребующей вооруженной силы для ее подавления, и социалистическая администрация превратится разом в страшную тиранию, подобную той, которая существовала в древнем Перу, тиранию, под гнетом которой массы народа, находясь в руках чиновничьей иерархии, живя под недремлющим уличным и домашним надзором и работая для содержания правящих властей, будут сами получать едва одно только голое пропитание. И тогда в новой форме воскреснет та правительственная система совместного принудительного труда, исчезающую традицию которой представляет старый консерватизм – система, к которой новый консерватизм желает нынче нас возвратить... "Но мы будем настороже противу этого и примем меры, чтобы предотвратить такие бедствия", – скажут нам, без сомнения, энтузиасты... Нет, по-видимому, никакой надежды заставить людей убедиться в истине, кажется, однако же, довольно очевидной, что благоденствие общества и справедливость его учреждений зависит, в сущности, от характера его членов, и что ни в том, ни в другом отношении улучшение невозможно без улучшения характера людей, которое достигается путем мирных занятий, не стесняемых ничем, кроме потребностей благоустроенного общежития. Верование не одних социалистов, но так называемых либералов... состоит в том, что при надлежащем умении худо функционирующее человечество может быть вогнано в формы отлично функционирующих учреждений.

Но это не более как иллюзия! Природные недостатки граждан неминуемо проявятся в дурном действии всякой социальной конструкции... Нет такой политической алхимии, посредством которой можно было бы получить золотое поведение из свинцовых инстинктов» [692] .

Сходные со Спенсером взгляды развивал в свое время и Ф. Достоевский, который писал в 1877 году: «Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят из нее самой и что, наконец, законы духа человеческого столь еще неизвестны, столь неведомы науке, столь таинственны, что нет и не может быть еще ни лекарей, ни даже судей окончательных, а есть тот, который говорит: "Мне отмщение и аз воздам"» [693] .

В этих рассуждениях есть какая-то доля истины, но в целом марксизм не без оснований отвергает подобную точку зрения, принятие которой позволяет выводить формы общественного устройства непосредственно из присущих населению данной страны в данный момент биологических и социальных инстинктов. Если мораль и «социальные инстинкты» населения влияют на общественное устройство, то и общественное устройство может оказать самое сильное влияние на эту мораль и «инстинкты».