К суду истории. О Сталине и сталинизме

Более того, когда зимнее наступление уже выдохлось и переход к обороне стал еще более настоятельным, Сталин все еще подгонял войска своими приказами идти вперед. Так, например, 20 марта он приказал разгромить крупную ржевско-оленинско-вяземскую группировку противника. Войска западных фронтов пытались сделать это, но безрезультатно. Даже в апреле Сталин все еще приказывал наступать, хотя весенняя распутица осложнила и действия войск, и их снабжение. В результате советские войска подошли к весенне-летней кампании 1942 года измотанными и ослабленными. Это было одной из причин неудач советских войск летом 1942 года. После того как трудная кампания января – апреля 1942 г. была завершена, обе стороны стали активно готовиться к новой кампании. Как свидетельствует «Краткая история...», «у советского командования не было сомнений в том, что гитлеровцы в начале лета предпримут активные действия, с тем чтобы вырвать инициативу из наших рук и нанести решительное поражение Красной Армии. Перед Ставкой стояла задача своевременно разгадать замыслы врага и определить те стратегические направления, на которых суждено будет разыграться основным событиям... Ставка считала, что основные военные события с началом летнего периода должны будут вновь развернуться вокруг Москвы... Несмотря на доклады наших разведывательных органов (середина марта 1942 г.) о том, что центр тяжести весеннего наступления противника будет на юге, она продолжала в ущерб Югу (Юго-Западному и Южному фронтам) всемерно укреплять центральный участок» [757] .

Хотя общей установкой в это время стала стратегическая оборона, Сталин не хотел расставаться с мыслью об окончании войны в 1942 году и поэтому приказал провести частные наступательные операции в районе Харькова и в Крыму, хотя на этих направлениях противник также готовился к наступлению и наши войска не имели здесь необходимого превосходства над ним. Чем кончились эти плохо подготовленные операции – известно. На Керченском полуострове наступление даже не началось, в самый разгар его подготовки немецкие войска начали свое наступление и полностью разгромили три советские армии. Крымский фронт потерял около 200 тысяч человек убитыми и пленными, а также всю боевую технику. Писатель К. Симонов считает бои на Керченском полуострове весьма показательными для оценки роли Сталина в войне, хотя сам Сталин и не руководил здесь военными действиями. К. Симонов писал: «Хочу привести пример операции, в которой наглядно столкнулись истинные интересы ведения войны и ложные, лозунговые представления о том, как должно вести войну, опиравшиеся не только на военную безграмотность, но и на порожденное 37-м годом неверие в людей. Я говорю о печальной памяти Керченских событиях 1942 года... Один из наших писателей-фронтовиков писал мне следующее: "Я был на Керченском полуострове в 1942 году. Мне ясна причина позорнейшего поражения. Полное недоверие командующим армиями и фронтом, самодурство и дикий произвол Мехлиса, человека неграмотного в военном деле... Запретил рыть окопы, чтобы не подрывать наступательного духа солдат. Выдвинул штабы армий и тяжелую артиллерию на самую передовую и т. д. Три армии стояли на фронте в 16 километров, дивизия занимала по фронту 600 – 700 метров, нигде никогда я не видел потом такой насыщенности войсками. И все слилось в кровавую кашу, было сброшено в море, погибло только потому, что фронтом командовал безумец, а не полководец".

Я был там же, где и автор этого письма, и хотя не вполне разделяю его лексику, подписываюсь под существом сказанного... Мехлис был глубоко убежден, что действует правильно, и именно поэтому с исторической точки зрения его действия на Керченском полуострове принципиально интересны. Это был человек, который в тот период, не входя ни в какие обстоятельства, считал каждого, кто предпочел удобную позицию в ста метрах от врага – неудобной в пятидесяти – трусом. Считал каждого, кто хотел элементарно обезопасить войска от возможной неудачи, паникером; считал каждого, кто реально оценивал силы врага, неуверенным в собственных силах. Мехлис, при всей своей личной готовности отдать жизнь за Родину, был ярко выраженным продуктом атмосферы 1937 – 1938 годов.

А командующий фронтом, к которому он приехал в качестве представителя Ставки, образованный и опытный военный, в свою очередь, тоже оказался продуктом атмосферы 1937 – 1938 годов, только в другом смысле – боязни противопоставить разумное решение безграмотному натиску "все и вся вперед", боязни с риском для себя перенести свой спор с Мехлисом в Ставку.

Тяжелые керченские события с исторической точки зрения интересны тем, что в них как бы свинчены вместе обе половины последствий 1937 – 1938 годов – и та, что была представлена Мехлисом, и та, что была представлена тогдашним командующим фронтом Д. Т. Козловым» [758] .