К востоку от Эдема

– Мы решили, что произошел несчастный случай, – продолжил Джордж. – Столько химикатов вокруг. Да, именно так мы и подумали.

Но Сэмюэл, оплакивая дочь, считал, что ее смерть не случайность, а результат безмерного отчаяния и боли. Смерть Уны обрушилась на Сэмюэла подобно бесшумному землетрясению. Он больше не находил бодрых, вселяющих оптимизм слов и только сидел в одиночестве, раскачиваясь из стороны в сторону, считая, что горе случилось по его вине и недосмотру.

Его могучий организм, храбро сражавшийся с беспощадным временем, начал потихоньку сдавать. Моложавая кожа сморщилась, ясные глаза утратили блеск и потускнели, а широкие плечи ссутулились. Лайза безропотно приняла трагедию и смирилась, так как не возлагала особых надежд на наш бренный мир. Сэмюэл же отгораживался от законов природы веселыми шутками и смехом, а смерть Уны пробила брешь в его обороне, и он превратился в старика.

Дети Гамильтонов преуспевали. Джордж занимался страховым делом, Уилл все богател, а Джо уехал на восток страны, где способствовал созданию нового вида деятельности под названием «рекламный бизнес». И все недостатки Джо превратились в достоинства. Он обнаружил у себя способность придавать мечтам и фантазиям убедительную форму, что и лежит в основе любой рекламы. На новом поприще Джо стал значительной фигурой.

Все дочери, кроме Десси, вышли замуж, а она стала владелицей преуспевающей швейной мастерской в Салинасе. И только Том никак не мог найти себя.

Сэмюэл как-то сказал Адаму Траску, что Том находится на перепутье между величием и заурядностью. Отец наблюдал за ним и видел, что сын, то, поддавшись зову, двигается навстречу судьбе, то в страхе отступает назад. Все эти чувства переживал и сам Сэмюэл.

Том не обладал сентиментальной мягкостью отца, его радующей глаз привлекательностью. Однако при более близком знакомстве открывалась его сила духа, сердечность и безупречная честность. А под внешней оболочкой скрывались безмерная застенчивость и робость. Том мог радоваться, как отец, но вдруг в разгар веселья что-то обрывалось внутри, как струна на скрипке, и он на глазах мрачнел, погружаясь в угрюмую задумчивость.

Том был смугл лицом, но кожа, то ли от солнца, то ли от примеси крови скандинавов, а может быть, даже германских варваров, приобрела красноватый оттенок. Волосы, борода и усы были тоже темно-рыжего цвета, и на их фоне глаза поражали сияющей синевой. Том отличался мощным телосложением, с широкими плечами, мускулистыми руками и узкими бедрами. В подъеме тяжестей, беге, изнурительных пеших походах и верховой езде Том мог потягаться с любым, но у него начисто отсутствовало чувство соперничества. Уилл и Джордж, игроки по своей природе, не раз пытались вовлечь брата в рискованные предприятия с их печалями и радостями.

– Я пробовал, – признавался Том, – но не чувствовал ничего, кроме скуки. Не знаю, почему так происходит. Выигрывая, я не испытываю торжества и не воспринимаю проигрыш как трагедию. А без этого игра теряет всякий смысл. Как известно, это ненадежный способ добывать деньги, а если он не возрождает тебя к жизни и не бросает в лапы смерти, то есть не доставляет ни радости, ни печали, мне думается… Да я вообще ничего не чувствую. Испытывай я хоть какие-то чувства, хорошие или плохие, может быть, и пристрастился бы к их играм.

Уилл подобного образа мыслей не понимал. Его собственная жизнь представляла собой состязание, в котором он переключался с одного рискованного дела на очередное азартное предприятие. Уилл любил брата и не раз пытался заинтересовать его занятиями, в которых сам находил радость. Он вовлекал Тома в деловую жизнь, всеми силами стараясь, чтобы тот почувствовал всю прелесть торгового ремесла и обучился искусству блефовать и обыгрывать соперника хитроумным маневром.

И всякий раз Том возвращался на ранчо озадаченный и сбитый с толку. Брата он не осуждал, чувствуя, что и сам должен бы входить в присущий остальным мужчинам азарт, который вызывает соперничество, но обманывать себя не мог.

Сэмюэл говаривал, что Том кладет на тарелку слишком большой кусок и ни в чем не знает меры, будь то тушеные бобы или женщины. И все же мне думается, что при всей мудрости Сэмюэл знал сына только с одной стороны. Возможно, перед нами, детьми, Том более охотно раскрывал свою сущность. Хочу рассказать о нем, опираясь на воспоминания и сведения, которые считаю достоверными, а также на догадки и предположения, которые из них вытекают.

Мы жили в Салинасе и узнавали о приезде Тома по упаковке жевательной резинки, которую мы с Мэри находили утром у себя под подушкой. По-моему, Том всегда приезжал ночью. В то время жевательная резинка считалась такой же ценностью, что и пятицентовая монетка. Порой он не появлялся месяцами, но каждое утро, просыпаясь, мы по привычке засовывали руку под подушку. Я до сих пор верен этой привычке, хотя жевательная резинка не появляется там уже много лет.