К востоку от полночи

Жена вошла на кухню без ясной цели, но с видом оскорбленной добродетели. Открыла и закрыла шкафчик с посудой, украдкой пару раз глянула на стол, усеянный исписанными листами. Любопытство взяло верх, и Марина встала за спиной мужа, всматриваясь в его занятие. Печать монументальной оскорблённости сменилась холодным и стойким стремлением понять суть вещей и вскоре перешло в умилённое восхищение. Супруга сначала положила руки на плечи Юре, потом зашла сбоку, опустилась на колени и благоговейно заглянула в лицо.

— Юрик… ты начал писать диссертацию?

Юрик смятенно молчал, не зная, что сказать. Во—первых, он ещё не вернулся в этот мир из рукописей Чумаковского деда, во—вторых, не умел врать сходу.

— Ты, наконец—то, решился писать диссертацию! — тихий голос жены полнился ликованием.

— Да… нет. Вот, Вася Чумаков дал почитать рукопись тибетских рецептов… Так я просто смотрю.

Марина отшатнулась, закрыв глаза и прикусив губу, словно Оленев дал ей пощёчину.

В кабинете Оленев молча положил тетрадь и свои записи перед Грачёвым. Тот пролистал

тетрадь с нерусским текстом.

— Что за ерунда? Где ты её взял?

— Да так, чудик один раскопал в старых тибетских рукописях. Покажи, говорит, своим светилам, может, сгодится.

— И где же всё это раздобыть?

— Кое—что найти очень просто. Это вот — родные наши травы — хоть в Саянах, хоть на Алтае, хоть на Кавказе в экологически чистых районах можно взять. Минералы выпросить у геологов. А вытяжки из насекомых и змей легко сделать в нашей лаборатории. Там же можно синтезировать кое—какие

— 24 —

вещества.

— Хм. Это надо проверить. Я оставляю тетрадь у себя.

Юра равнодушно пожал плечами. Ему больше ничего и не требовалось: Грачёв крепко сел на крючок новой и интересной идеи.

Оленев достал из дипломата книгу и уселся в дальний угол. Грачёв перелистывал рукопись, приставлял к ней расшифровки Юрия, глухо урчал, крякал, угукал, словом, работал на полную катушку.

Чумаков догнал Юру в заснеженной аллее больничного парка. Хирург был необычно энергичен и весел, блестел как новый пятак.

— Костяновский покинул нас! — торжественно заявил он.

— Но смена смене идёт! И ты непременно сцепишься с новым зав. кафедрой, а так как ты один, он тебя слопает.

— Подавится. А ты лучше за своим Грачёвым следи: того и гляди, в дурдом попадёт.

— Дело он знает прекрасно, а все его завихрения никому вреда не приносят.

— Ну да! А этот, его пресловутый оживитель, с которым он носится всю зиму? Скорее уж, умертвитель, наверное.

— Это не из области хирургии, так что тебя—то мало касается.

— Ещё как касается! Я делаю операцию, отдаю больного вам и надеюсь, что его там выходят. А чокнутый Грачёв начинает проводить над ним идиотские эксперименты, и мой больной отдаёт богу душу!

— Не загибай. Во—первых, пока ни одного эксперимента с больными не было. Во—вторых, если кто и умирает, то сам знаешь, не по нашей вине. В—третьих, Грачёв — реаниматор на грани гениальности.

— Вот именно — на грани. От гениальности до сумасшествия один шаг. И пусть он только сунется со своим «оживителем» к моим больным — я ему по рабоче—крестьянски врежу, не взирая на степень и должность!

— Задержи дыхание, Вася. Ты лучше расскажи, как там твои квартиранты поживают? Кого пригрел на этот раз?

— Дедушка вернулся, понимаешь! — просиял Чумаков, — Я его едва узнал. Он постриг бороду, раздобыл новый костюм и ведёт себя совершенно по—другому.

— Познакомь меня с дедом! — Оленев встал, осенённый какой—то догадкой, — Раньше он пилюлю бессмертия искал, а чем сейчас занимается?

— Собирает разные камни. Ищет в них разгадку сотворения Вселенной, ни больше, ни меньше!

— Ага, теперь это… Личного бессмертия ему мало. Так познакомь непременно!

Нагруженный коробками Грачёв пытался открыть двери лаборатории, но ему это не удавалось, а поставить что—то из груза на пол он то ли не хотел, то ли не догадывался. Толчки и царапанье услыхала изнутри Мария Николаевна и

— 25 —

открыла дверь.

— Добрый день, Что это у вас, Матвей Степанович?

— Компьютер, Мария Николаевна. Спасибо!

— Зачем? И откуда он?

— Расчёты кое—какие надо провести, программы составить. Одолжил у знакомых ребят из Академгородка.

— Одолжил? Да ведь он совершенно новый!

— Не беда, Мария Николаевна, как—нибудь переживём.

На украшенных красной материей и разноцветными флажками улицах города гремела первомайская музыка. Демонстрантов было мало, как и восторженного шума на митингах.

В приёмном покое санитары гадали — когда пойдут первые праздничные пациенты на этот раз.

— Не с чего идти. На талоны не разгуляешься, а в коммерческих цены не по зубам.

— «Передайте Ильичу — нам и это по плечу». Плохо ты народ свой знаешь.

— Да и где их, талоны эти, отоварить? У нас последний раз водку давали месяц назад. Разве удержится до праздника?