К востоку от полночи

— С днём рождения, милый! — как можно нежнее произнесла Марина и запечатлела поцелуй на щеке супруга, — Академик ты мой ненаглядный! Как хорошо было в Индии! Мы сейчас такой пир закатим в твою честь. На весь мир! А это мой подарок, — она протянула большой белый сросток кораллов, рогообразно ветвящийся вверх и в стороны.

— Известняк! — констатировала Лера.

Она выхватила кораллы из рук и, постукивая по ним пальцем, явно передразнивая занудный голос какой—то учительницы, затараторила на одной ноте:

— 70 —

— Как известно, слово «известняк» происходит от слова «известный». Это осадочная горная порода по своему происхождению разделяется на органогенные, хемогенные и обломочные. Химическая формула — кальций це о три. Это — одно из распространённейших веществ на земле. Мел, мрамор, раковины, скелеты кораллов, кости животных и людей содержат его в неимоверных количествах..

— Ах, Лерочка, довольно! Сегодня не такой день, чтобы слушать ваши с папочкой зауми, — прервала лекцию Марина, выходя из кухни и повязывая фартучек поверх сари. Она начала сервировать стол, уставляя его вазочками с цветами, фарфоровым сервизом, серебряными приборами со старинными монограммами, хрустальными фужерами и бокалами, невесть откуда появляющимися у неё в руках!

— А какие чудные пряности я привезла к этому дню! — ворковала она, управляясь с сервировкой с невиданной доселе ловкостью, — У нас, в Индии, ни одно блюдо не обходится без пряностей. Что за аромат! Что за вкус! Недаром этот чудик объехал вокруг света, чтобы их найти. Ну, ты знаешь, о ком я. Ты у нас всё знаешь, это я забываю всё.

В комнату вошла сорокалетняя Валерия в белой кружевной наколке на модной причёске, в белом фартучке — красивая, жизнерадостная женщина.

— Сейчас я вас попотчую! Всё по—домашнему, лучше, чем в любом ресторане. Всё, чего душа пожелает! — и на протянутых к Оленеву руках у неё появился поднос с дымящимся блюдом горой.

Каким—то образом тут же материализовался Ванюшка в образе Чумаковского деда. На него никто не обратил внимания, словно он был невидим, или очень привычен, как член семьи.

Вместе с женщинами и Лерой он начал сновать между кухней и зало, неся блюда, тарелки, сотейники, соусники, супницы и жаровни. Стол ломился от разнообразия блюд, Причём, с него ничего не падало, так как он увеличивался в размерах, а вместе с ним росла, расширялась, поднималась в высоту комната, превращаясь в просторный пиршественный зал. Каждое блюдо объявлялось тем, кто его вносил:

— Бастурма! Шорпо! Юазартма! Айлазан! Угра—оши! Сых—кебаб! Кыйма—кебаб! Казан—кебаб! Чупан—кебаб!

— Лучшие изделия лучших в мире баб! — вырвался вперёд Ванюшка, схватил в охапку телевизор с танцующими полуобнажёнными девушками на экране, а когда повернулся к столу, в руках уже держал крутобокий самовар, свистящий паром в потолок.

И началось пиршество! Пили и ели, славя Оленева. Гостей было много, они казались знакомыми, только ни одного лица хозяин не мог различить: они словно размывались лучами и искрами света, преломлённого хрусталём. Ванюшка сидел рядом, прихлёбывал чай из громадной чашки с огненным

— 71 —

георгином на боку. Гости по очереди подносили Юре кушанья, а старик склонялся к уху именинника и подначивал:

— Откушай, голубчик, голубца! Отведай медведя! Откуси торт «сан—суси»! Рот шампанским ороси!

Оленев отмахивался от него, как от назойливой мухи и поначалу пил только молоко, закусывая сухим печеньем, стараясь не смотреть на запретную пищу. Но её подносили, как ему казалось, самые близкие люди и друзья — жена, Валерия, Лерка, мама и даже Чумаков, всегда запрещавший вообще есть много! И он пробовал аппетитные, соблазнительно выглядевшие кусочки, пробовал понемножку и то, и это, и пятое, и десятое… и не заметил, как стал уплетать за обе щёки жареное, острое и пряное, улыбаясь и благодаря.

Но тут вдруг к нему подскочил Чумаков и со всего размаха всадил Юре громадную вилку прямо в правый бок. Оленев вскочил и замер от боли.

И тут все гости, как один, стали метать в него вилки и ножи, попадая в шею, в лоб, в челюсти, спину. Столовые приборы оставались в теле, причиняя жуткую боль. Хотелось кричать, но Юра сдерживался, обливаясь кровью, пытался отбиваться, но его повалили на пол и стали бить ногами по животу..

Белокурая, одетая во всё белое, чистая и прекрасная. Вечная, как Любовь, шла к нему женщина—незнакомка, шла сквозь боль и муку и надвигающуюся темноту.

Из глубины мрака, из боли, смутно проступало её лицо, склонившееся над Оленевым. Он видел её глаза, слышал тихие, успокаивающие слова.

Его, по—видимому, куда—то везли: натужно шумел мотор, взвизгивали тормоза, заносило на поворотах.

— Это вы, — шептал Юра, продираясь сквозь беспамятство, Это вы… Наконец—то я нашёл вас. Не уходите.

— Лежите спокойно, — отвечала прекрасная незнакомка, — Потерпите, скоро приедем.

— Я люблю вас. Почему вы всё время ускользаете от меня?

— Это пройдёт. У вас печёночная колика.

— Не покидайте меня. Мне плохо без вас.

— Всё будет хорошо. Закройте глаза и успокойтесь. Мы уже приехали.