К заоблачному озеру

Мы, постепенно забирая влево к берегу, стали приближаться к скале. Она напоминала сторожевую башню или, по определению Николая Николаевича, Гибралтарский утес. Ледник отступал от нее, за рандклюфтом шла осыпь береговой морены. Сухорецкий послал отдохнувших носильщиков обратно за второй партией груза. Остальные принялись осматривать скалу.

Обойти ее низом оказалось совершенно невозможно. Гладко отшлифованная ледником каменная скала круто обрывалась вниз, в бесформенное нагромождение ледяных серраков.

Оставался подъем. Узкая труба «камина» шла почти к самой вершине скалы. До «камина» было метров пять. Сухорецкий отстранил Гусева и полез первым.

Не зря шла в Крыму и на Кавказе слава о Сухорецком как об одном из лучших скалолазов. Высокий рост, длинные сильные руки, полнейшее отсутствие неуверенности — вот качества, которые принесли ему эту славу. Сухорецкий успел сбросить свои подкованные ботинки и обулся в специальные туфли с подошвами из прессованного войлока. Он нашел какой-то незаметный для глаза выступ, ухватился за него левой рукой, прилег всем телом к гладкой скале, медленно и осторожно поднял и поставил одну ногу, найдя для нее другой выступ. Потом пошарил наверху правой рукой, как слепой, нащупывая длинными пальцами поверхность скалы. Его пальцы снова нашли какую-то невидимую для глаза зацепку. Другая нога так же медленно и осторожно встала на выступ. Через несколько минут он, упираясь спиной и ногами, стал уверенно и ловко подниматься по узкой расщелине. Мелкие камни, песок и земля непрерывной струей текли вниз. Наконец, он был наверху и, укрепив веревку, позвал следующего. При помощи этой же веревки мы втащили наверх наши вьюки. Тонким альпинистским шнурком предохраняли мы мешки от ударов о камни. Один за другим все поднялись на скалу. Я сидел внизу, дожидаясь возвращения носильщиков.

Сделал несколько заметок в своем дневнике, отдохнул. Потом полез на возвышавшийся перед глазами сверкающий серрак. Лучшей тренировки для рубки ступеней нельзя было и придумать. Лед был крепким, слежавшимся. Ребро, по которому я поднимался, сперва шло довольно отлого, потом взмывало кверху почти под углом в 80 градусов. Я старался вырубать ступени с одного удара. Клюв ледоруба со звоном выбивал широкую зарубку. Подправив ее лопаткой, я принимался за следующую. Я поднимался все выше и жалел, что поблизости нет никого из наших «знатоков», которые могли бы оценить качество моей работы.

В это время послышался характерный скрип ледоруба, чьи-то тяжелые шаги, киргизская ругань.

По обыкновению, Акимхан проклинал чертов лед и могилу отца этого ледника, и проклятых чертей, которые его сюда завели, и могилы отцов этих проклятых чертей.

— Эй, друг! Не довольно ли? — крикнул я ему по-киргизски.

Он торопливо посмотрел вверх, откуда совершенно неожиданно раздался мой голос.

Затем новый поток ругательств сорвался с его языка.

Оказывается, остальные замешкались. А он не хотел связываться с ними этой презренной веревкой, нехватало еще, чтобы какой-нибудь неуклюжий ишак утащил его под лед! Поэтому он взял свой вьюк (между прочим, я еще раньше заметил, что вьюк этот был самым легким) и пошел один. И чуть не упал вниз, прямо к самому дьяволу в глотку — в одном месте под ним провалился лед, и если бы не весла от этой вонючей «резинки», пропал бы Акимхан.

Весь этот рассказ, пересыпанный русскими, узбекскими и китайскими ругательствами, я понял с грехом пополам.

Акимхан сбросил с плеча вьюк, сел и, ворча, заложил под язык порцию носвая.

— Плохо, Илья, совсем плохо! — сказал он мне уныло. — Куда лезем? Что там есть? Дров нет. Дороги нет. Вода плохая. Все сдохнем.

Резкий скрипучий и неприятный крик раздался в это время над нашими головами. Еще и еще. Огромный черный ворон, торопливо описывая круги, метался вокруг береговой скалы. Откуда-то издалека отозвался таким же жутким криком второй ворон и тяжело взмахивая крыльями присоединился к своему товарищу.

— Фу ты, что за неприятный голос! — сказал я и запустил в птиц большим куском льда.

Крики воронов стали еще резче.

Акимхан поднял щепотку песку и мелких камешков, пошептал что-то над ними и, повернувшись лицом к востоку, высоко кинул через плечо. Нарочно или нечаянно, но изрядная доза его магического заряда попала мне в голову.

— Эй! Что делаешь? — крикнул я раздраженно. Акимхан повернул ко мне еще более мрачное, чем всегда, лицо.

— Кузгун!^[16] — сказал он, показывая на воронов, — джаман^[17] другой будет, не меня…

В ту же секунду, забыв, что стою на вырубленных во льду ступенях, я сделал неловкое движение, поскользнулся и с грохотом полетел вниз.

К счастью, «приземлился» я довольно благополучно. Если бы я скользнул в сторону, то, пожалуй, мог бы угодить в одну из бесчисленных трещин. Я поднялся, немного сконфуженный, изрядно ободрав себе руки и разбив колено.

Акимхан с каким-то испуганным злорадством смотрел на меня, покачивая своей черной бородой.

— Кузгун! — сказал он с удовлетворением. — Плохая птица. Все сдохнем. Дороги совсем нет.