К заоблачному озеру

Вороны словно радовались моей неудаче. Скрипучее карканье над головой усилилось. К семейному концерту присоединилось еще несколько таких же неуклюже стремительных птиц, появившихся неизвестно откуда.

Я еще раз в этот день пожалел от всей души, что не взял с собой дробовика.

Подошли остальные. Я закричал. Сверху ответили, спустили веревку, и пока Акимхан с неожиданным драматическим талантом изображал перед Горцевым и Ошрахуном в лицах происшедшее со мной и воронами, все вещи были отправлены наверх и наступила очередь людей.

На береговой скале

Дикость ландшафта, открывавшегося отсюда сверху, описать невозможно! Пропасть на пропасти, трещина на трещине и огромные ледяные глыбы, разбросанные в беспорядке! Природа царила здесь во всем своем могуществе.

Р. Амундсен

Поднялся на скалу и я. Впрочем, оказалось, что длина веревки — это не конец подъема. От «камина» вверх уходил залитый солнцем, покрытый жидкой выгоревшей травкой склон.

Крутизна его заставила наших товарищей выбить в этой неверной земле ступеньки. Идущий впереди сильно ударял кованым носком в податливую почву. Так образовались довольно сносные ступени. Каждый из поднимающихся должен был их на ходу углублять и подправлять.

Наверху кипела работа. Шекланов ледорубом вырыл площадку, на которой можно было уложить наши мешки. На всякий случай, он привязывал их к вбитому в скалу скальному крюку. Только сбросив свой мешок, я смог хорошенько осмотреться.

Мы поднялись над ледником на 100–120 метров.

Совершенно отчетливо видно было теперь, как могучий Южный Иныльчек, выплывая из-за скал «броненосца», направляет свое неподвижное течение вниз, в долину, и в то же время одним потоком поворачивает круто навстречу северному рукаву.

Наконец-то мы увидели и озеро! Оно лежало холодное и недоступное, окруженное с севера и юга гигантскими горными хребтами, а с востока и запада — толщей векового льда. Причудливой формы неподвижные айсберги усеивали его поверхность.

Широкие полыньи в эту минуту были ярко-голубого цвета. Равнодушно отражали они покрытые снегом горы и легкие облака, рождавшиеся у их вершины.

У берегов, где скалы обрывались стеной, вода казалась еще более холодной и таинственной. Образуя лагуну, озеро входило в ущелье под нашими ногами. Но чистая вода у выхода из лагуны была наглухо загромождена льдом.

Ущелье поднималось вверх крутой каменной осыпью. Снега отсюда мы не видели, однако по опыту прошлого года я хорошо знал, что ожидает нас на перевале.

Положение показалось мне безнадежным. Но Сухорецкий деятельно распоряжался устройством бивака, сличал номера вьюков со своими записками в тетради. Гусев внимательно изучал в бинокль противоположный склон ущелья. Николай Николаевич, сверившись с часами Сухорецкого, как всегда, вытащил пращевидный термометр и сосредоточенно принялся его раскручивать. Ничто не могло нарушить расписания его ежедневных метеорологических наблюдений.

Когда Сухорецкий, Гусев и Шекланов спустились вниз, к заливу, было уже два часа. Они долго пили воду у маленького ручейка, выбегавшего из-под камня, затем, посоветовавшись, разделились и начали подъем.

Валентин своим ровным шагом пошел вверх к гребню, изредка останавливаясь и поджидая Шекланова. Сухорецкий направился к противоположному скалистому склону ущелья.

Наконец, мы устали следить в бинокль за их фигурами и принялись готовиться к ночлегу. Пришлось вырыть еще две площадки, чтобы ночью во время сна не скатиться вниз. Просто поставить палатку на таком склоне было невозможно.

Я предложил начать переправку вещей по лагуне, но Горцев остановил меня.

— Зря это. Они все равно вернутся. Разве вы не видите, что здесь нет никакого пути. Уж поверьте мне, товарищ Рыжов.

Акимхан злобно засмеялся.

— Теке, пожалуй, еще прошел бы, — сказал он молчаливому своему приятелю.

* * *

Николай Николаевич достал анероиды, сличил их.

— Три тысячи шестьсот метров над уровнем моря, — сказал он мне. — Знаете, вот этот вид сверху ставит перед нами много очень серьезных вопросов.

— А какие вопросы, Николай Николаевич?

Загрубский не спеша скрутил новую козью ножку.