К западу от заката

– Египетский кинотеатр[92] устраивает грандиозный благотворительный вечер.

– Приятное место.

– Прости, я бы и сама хотела пойти с тобой.

– А с кем же пойдешь?

– С Лесли Говардом.

– С ним еще ладно. – И Скотт рассказал ей о Трейси.

– Да, уже знаю.

– Быстро же разносятся новости!

– Птички на хвостах разносят.

– А ты из них самая певчая.

– Стараюсь. Значит, в среду?

– В среду, – подтвердил он и попрощался.

После объяснений навзрыд в выходные Скотта поразило, что они разговаривали как ни в чем не бывало, словно ничего и не было. Шейла оказалась совершенно другим человеком и доверилась ему, только когда он влюбился в маску. Может, то же было и с Зельдой, хотя в тот раз Скотт сам себя обманывал. Почему его тянуло к сложным женщинам? Или просто все женщины – да что там, все люди – сложные? Сам Скотт себя сложным человеком не считал. Он уже все сделал, чтобы упростить свою жизнь, изгоняя беспорядок вон из комнаты, сметая его со стола, с лампы. Только карандаш и бумага.

«Месяцами я тревожно гадал, утвердят ли сценарий, – написал Скотт, – но в «Метро» решили, что стоит продлить договор и без того. Я рад оказанному доверию, возможности и дальше вытаскивать нас из долговой ямы, но это значит и то, что планы на Рождество придется отложить по меньшей мере до середины января. Только что заменили Спенсера Трейси, аппендиксу которого сценарий пришелся не по нраву. Больше всего виноват перед Скотти – хотел показать ей, как украшают к празднику витрины лучших нью-йоркских магазинов, может, даже остановиться в «Плазе» и посмотреть елку у Рокфеллеровского центра. Оберы будут не против принять Скотти у себя, но я помню, как однажды остался на День благодарения в Ньюмане, и праздник был так себе. Нужно устроить для нее что-нибудь особенное на Пасху. Если мама не сможет забрать тебя домой на Рождество, попробуем заехать в Монтгомери в следующем месяце. Доктор Кэрролл согласен, что тебе полезно бывать там почаще, раз уж ты сама этого хочешь».

Скотт закончил письмо к ночи. Захватив ключи, он прогулялся в тишине у бассейна, потом по подъездной аллее главного здания, перешел Сансет к почтовому ящику у «Швабз». Приподнял тяжелую крышку, отпустил, и она с лязгом захлопнулась. Он ни словом не обманул Зельду, но почему-то казался себе двуличным трусом. На обратном пути Скотт искал в темных окнах обличающий призрак Аллы. Однако не увидел ничего, кроме звезд, пальм и темнеющих изгородей вдоль дорожек. Скотт зашагал быстрее, словно таясь от преследователя, а добравшись до дома, запер входную дверь.

Вечером следующего дня после приема позвонила Шейла, чтобы успокоить его. Лесли Говард – истинный джентльмен.

– Да, так говорят.

– Не начинай.

– Хорошо танцует?

– Хуже Хемингуэя.

– Что на тебе было?

Они говорили и говорили, не желая прощаться. Об откровениях Шейлы снова не сказали ни слова.

В среду они сбежали из Голливуда и ужинали в центре города. Пальмовый дворик в «Билтморе»[93] представлял собой зал, отделанный красным деревом, медью и мрамором, излюбленное место банкиров и нефтяников. Скотт заказал столик в середине, у фонтана. Под плеск воды они спорили о планах на Рождество, как молодожены, выбирающие место для медового месяца.

На Каталине будет слишком людно, до Санта-Барбары слишком далеко. Шейла склонялась к Малибу, может, удастся снять там домик. Скотту хотелось куда-нибудь без призраков прошлого, например, в горы. Ей разве не хочется снега? Можно снять хижину у озера Эрроухед или Биг-Бэр и нежиться у очага.

– Там же болото, и поесть негде.

– А у Фрэнка Кейса нет там дома?

Шейла отложила нож для масла и пристально посмотрела на Скотта.

– Если это так уж важно, я была там на свадьбе подруги. У меня свидетели есть. А даже если я и была там с кем-то, какая разница?

– Никакой.

– Видимо, все же есть.

Скотт не хотел ссориться на виду у всех и смиренно попросил прощения. Как-никак это романтический ужин. К сценам – с криками и битьем посуды – он привык, но Шейла – не Зельда. Она начинала карьеру в газете внештатным корреспондентом, так что холодной выдержки и методичности ей было не занимать. Шейла молчаливо согласилась не портить ужин и остаток вечера вела себя очень мило, а в гардеробе позволила Скотту помочь ей надеть лисью накидку на плечи. Она дождалась, пока они сядут в машину, подальше от чужих ушей.

– Не смей со мной так говорить, – заявила она, когда Скотт не успел еще завести мотор. – Я этого не потерплю.

Он снова извинился, надеясь, что инцидент будет исчерпан.

– Не нужно было рассказывать. Знала же, что это слишком.

– Я рад, что ты сказала. Признай, это много значит.

– Тебе не к кому меня ревновать.

– Я ревную не из-за этого, а потому, что я – мужчина, а ты – красивая женщина. Если бы я не ревновал, значит, что-то со мной не так.

– Однажды я уже сказала. Думай, что говоришь.

Скотт принес покаяние, однако про себя решил, что виноваты оба, потому что реагировали слишком остро.