К западу от заката

Еще больше мешало Скотту непоколебимое стремление Селзника держаться диалогов Маргарет Митчелл. Все равно что вдавливать не те кусочки в огромную сложную мозаику.

Роман был совсем не так плох, как ему думалось вначале. Когда книга только вышла, Скотт отнес ее к раздутым историческим эпопеям, с их непременными кринолинами и цветущими магнолиями. Прочитав же внимательно, счел сюжет неглубоким, но затягивающим, так что сам не мог оторваться по полночи и последнюю страницу перелистнул с сожалением. В Скарлетт ему виделась дикость и гордость Зельды, а в Ретте – собственная неукротимость и страсть к жизни. Герои не были по-детски невинны, как Ромео и Джульетта. Их любовь была безупречна по тем же причинам, что и невозможна, обречена с самого начала, как борьба южан в той войне. Селзник прав: этот фильм войдет в историю, если, конечно, его все-таки снимут.

Селзник был полноправным хозяином «Унесенных ветром». Роман еще не успели напечатать, а он уже выкупил права, поставив пятьдесят тысяч на никому не известную писательницу. Скарлетт искали два года, букмекеры уже стали принимать ставки, за роль боролись Лана Тернер[136] и Джоан Беннет, но в моде были золушки, и, к возмущению поклонников книги, выбор пал на англичанку Вивьен Ли, ту самую, под которую Скотт писал «Янки в Оксфорде».

Селзник хотел собственный сценарий. Скотт стал девятым сценаристом, которого он привлек к работе, и все равно посылал десятки указаний к каждой сцене. Больше он ни о чем думать не мог, но переписывал черновики слишком часто и сам же в них путался. По его просьбе Скотту нередко приходилось возвращать в текст строчки, которые Селзник вычеркнул в тот же день.

Работа осложнялась и тем, что Селзник страдал бессонницей, а потому ждал, что и сценаристы разделят его бдение. Он приглашал полуночников к себе на верхний, продюсерский, этаж, когда в павильонах звукозаписи заканчивала работу ночная смена. Таблетки здесь Скотт принимать не решался, зато помогали свойственная ему бессонница и бодрящая кола. На рабочем столе, как словарь, непременно лежал роман прогнутым корешком вверх, а на диване, сбросив туфли, урывками дремала секретарша. Каждые пару часов Селзник вызывал на совещание и сцена за сценой прогонял последние правки, читал диалоги с акцентом, выдававшим в нем выходца из еврейских кварталов Питсбурга, пожевывая при этом сигару, так что и Сьюлин, и Мелани, и Присси у него говорили как никудышные зазывалы.

– Как, по-вашему? – спрашивал он собравшихся. Секретарши поднимали головы от блокнотов. – Знаю, это не по книге, но что поделать. Надо, чтоб она позабористее тут сказала, вроде: «Никогда я такого не полюблю!» Не так, но в таком духе. Скотт? Кэролайн? Кто-нибудь!..

Скотт помнил работу с Тальбергом – тот редко что-то говорил и направлял как раз своим молчанием. Когда совещание подходило к концу и все высказывались, он просто кивал, благословляя победителя, или качал головой и невзначай бросал замечание, решавшее всю загвоздку. Он не переживал о диалогах, костюмах и музыкальном сопровождении, для этого были другие люди. Селзник же никому не доверял даже мелочей и топтался на месте, застревая на каждом шагу.

Официально съемки уже начались. Еще в декабре Селзник снял зимнюю сцену – пожар Атланты, спалив для этого декорации «Ар-Кей-Оу», оставшиеся от съемок «Кинг-Конга». Вместо Гейбла и Вивьен Ли через пламя прорывались в коляске дублеры, снятые без крупных планов, чтобы не показывать лиц. Селзник продолжал колдовать над сценарием, а тем временем приходилось платить актерам, большинству из которых, как и Скотту, было положено регулярное жалованье. Но, в отличие от «Метро», его студия такое не могла потянуть, все это знали и гадали, когда Селзник объявит о банкротстве и что скажет на это Майер. «Зять хочет играть по-взрослому», – иронизировали в «Вараети».

Скотту он представлялся безумным королем, засевшим со своим двором в осажденном замке. Ночь за ночью они бились над сценарием, заканчивали один черновик, начинали другой. Селзник по многу раз задавал одни и те же вопросы. Контракт Скотта истекал через две недели. И пусть эту работу ему не зачтут, чем больше времени он здесь проведет, тем больше вероятность, что его пригласит еще какая-нибудь студия, так что в трудовой горячке он не уступал Селзнику, спал как придется, во сне видел героев, а роман перечитывал как Библию. Скотт как никто знал, что значит жить воображением.