Каба́

В общем, стих доставлял конкретно. Рукописи не горят, теперь Игорь в этом убедился. Другой вопрос: что предпринять? Выставлять свое корявое творение в ЖЖ он точно не станет. Но если все так останется, скоро докапывальщики перейдут от пинков к серьезным мерам. Стих подведет его под монастырь, он это отчетливо понимал.

Потом на уроке литературы, Игорю показалось, что у него появился шанс разрубить гордиев узел.

Учителя по русскому языку и литературе звали Конь. Видимо, оттого, что фамилия у него была Лошадников. А имя – ни много, ни мало – Эрнест Георгиевич. У Эрнеста Георгиевича Коня был портфель, он любил портфели. Портфель выглядел новым, но был скроен на старомодный манер, с откидывающимся верхом. Конь копошился в своем портфеле всегда, когда мог. Даже во время урока, вещая о Сервантесе или о причастном обороте, он мог на минуту прерваться на полпути и начать ковыряться. Если бы его ковыряния заканчивались извлечением какой-либо штуки, Игорь еще мог понять. Расчески, там, зажигалки, тетради, салфетки или зубочистки. Однако в подавляющем большинстве ковыряния ничем не заканчивались. Ковырялся Конь, стало быть, ради ковыряния. Ковырялся, ковырялся, а потом также неожиданно захлопывал портфель и продолжал балаболить, как ни в чем не бывало. Еще этот его острый нос – вовсе не конский, а как у Шапокляк,– и очки. Когда тот утыкал нос в портфель и начинал ковыряться, у Игоря всегда создавалось впечатление, что он ищет чего-нибудь схомячить. Но ничего схомячить не находилось; Конь оставлял свой портфель в покое и возвращался к нему спустя полчаса или минуты две, чтобы проверить, не появилось ли чего. Любил ковыряться. А так – нормальный чел.

Через парту впереди Игоря рядом сидели Гера Шилков и Саня Мылин. В классе их называли не мудрствуя Шиломыло. Родственниками те не были, но были корефанами с первого класса и удивительно похожими внешне. До второго класса Игорь вообще избегал с ними общаться. Он реально никак не мог запомнить, кто из них кто. Зовут к доске Шилкова, идет почему-то Мылин, и наоборот. Игорь старался ходить с этой парой параллельно, чтобы не перепутать имена и не нажить лишних недругов. Мылин и Шилков неизменно сидели за одной партой, никогда не ссорились, имели одно и то же хобби (коньки), болели за одну и ту же команду (Спартак), и даже на больничный ходили одновременно. В общем, были единым организмом, Шиломылом.

В тот злополучный и со всех сторон «аритмичный» день Конь запалил Шиломыло за уголовщиной и атаковал санкциями. Шиломыло чего-то шушукался промеж себя, склонив две свои головы друг к другу. Игорю со спины не было видно, что там Шиломыло препарирует, а вот Конь разглядел. Подошел и изъял противоправный предмет. Это оказалось безобидным листом бумаги формата А4.

Конь вернулся за учительский стол, сел, положил изъятый лист бумаги на стол, открыл портфель, покопался там для проформы, осуществляя свой молебен, потом пододвинул к себе лист бумаги и принялся его изучать. Поначалу Игорь думал, что там какая-нибудь порнушная картинка, однако по тому, как долго и внимательно Конь вглядывался в содержимое, он заключил, что вряд ли. Иначе это бы выглядело охрененно настораживающе. Пока Конь вглядывался в лист бумаги, его нос становился все острее, очки приняли неестественный блеск, русые волосы зашевелились, а взгляд периодически соскальзывал с листа, чтобы коснуться спасительного портфеля.

– Что за хрень?– не сдержался Конь. Он время от времени позволял себе «околоцензурные» выражения, не скатываясь, впрочем, к матершине. Вроде «фигня», «хрень», «бляха-муха» – типа того. Конь поднял взгляд от листа и вперил его в Шиломыло.

Шиломыло начал ежиться и чесаться. Не сказать чтобы они все шибко благоговели перед учителями, далеко нет, но перед Конем немного робели. Все-таки мужик, хоть и со странным призванием – учитель русского языка и литературы. К тому же – Конь. К тому же – Эрнест Георгиевич. Класс притих. Кто-то по привычке неуверенно хихикнул. Сбоку зашептались. Ромка Гунько слева от Игоря очнулся от шпионских головоломок и теперь озирался по сторонам, пытаясь понять, что происходит.

– Спрашиваю, что это?– повысил голос Конь.– Что за бред?

– Это Гнойный…– проблеяла одна из голов. То ли Шилкова, то ли Мылина, Игорь не разобрал.

– Ну с этим я готов согласиться, что гнойный,– заметил Конь.– Откуда это? Сами состряпали?

– Да нет!– заговорила другая голова Шиломыла.– Это Гнойный.

– Это рэпер!– громко разъяснил с задней парты Леха Воробьев.– Певец один. Наш, современный. Его еще чечены поимели.

Смешки стали более решительными.