Каба́

Что ж, кровищи он в тот день потерял знатно. Он не стал прямо сейчас закатывать брючину, чтобы посмотреть. Теперь, когда все случилось, пространство вокруг заполнилось прохожими, а Игорь не хотел лишний раз привлекать внимание. Благо дело, он уже стоял возле подъезда, оставалось только войти и вызвать лифт. Что Игорь и сделал, и уже дома он обнаружил, что собакен прокусил ему лодыжку, и из прокусов сочится кровь. Кровь пропитала весь носок и весь ботинок. Но ботинки, слава богу, у него не одна пара, так что есть сменные. Игорь достал бинт и туго обмотал ногу. Бинт окрасился красным, но струиться все же кровь перестала. После этого Игорь засел за мобильник. Только он уже передумал звонить маме, он позвонил отцу.

Отец примчался за десять минут. Все эти десять минут Игорь продолжал чувствовать себя странно, словно со стороны. А когда отец ворвался в квартиру, Игорь вдруг понял: он точно знает, что сейчас скажет отец.

– Ты что, травил ее?

И тогда он вспомнил. И также понял, почему он себя чувствует, словно «двоичный код». Это все снилось ему. Все в точности так, как произошло. И там, во сне, собакен вел себя так же, но не казался ему странным. Это же сон, во сне все логично. А теперь, переместившись в реальность, пес казался неестественным. Черт, да он должен был до самого подъезда плестись и метать хвостом, надеясь на угощение. И с чего вдруг зубы? Из-за того, что Игорь назвал его собакой-рассобакой? Или что сразу не дал пожрать?

Но самое главное: как так могло случиться, что это ему приснилось заранее?

Ему удалось убедить отца, что он не виноват, не травил он эту шавку, а чего та удумала, он сам в непонятках. Отец повез Игорь в травмпункт, где ему прописали уколы от бешенства в плечо и тут же засандалили первый. Было больно, но Игорь стерпел и не поморщился.

Впрочем, собака-рассобака – это цветочки. Случались события и страннее.

При всей своей начитанности, Игорь не жаловал стихи. Не то чтобы совсем не жаловал, но мало жаловал. Когда-то он читал Чуковского, но это было давно, и к тому же такие стихи не насиловали его разум, а казались понятными и здравыми. Потом пошел период басен. Тоже не семи пядей в рифмах, но как-то очень много подводных камней в трактовках. Однажды Игорь вознамерился почитать Пушкина, но мозги быстро сползли набекрень – ему показалось слишком сложно. Возможно, просто не дорос. В школе он читал стихи – Есенина, того же Пушкина, но механически и из-под палки. Без кайфа.

А вот на Блока подсел. Случайно. Причем попался ему самый эталон – поэма «Возмездие». Игорь втянулся с первых же строчек и прочитал за один присест. И потом он долго еще ходил под впечатлением, посчитав, что нашел себе нового кумира. Дальнейшее знакомство с поэтом его также не разочаровало, хотя такого драйва, как от «Возмездия», он уже не испытывал.

Но это все только присказка.

В те же дни случилось так, что Игорь наткнулся в коридорах школы на кучку одноклассников. Леха Воробьев, Валерка Ткач и Максим Сапожников – по слухам, кореша вне школы. Троица что-то горячо обсуждала, размахивая руками, а Игорь просто проходил мимо и без задней мысли вскользь поинтересовался:

– О чем базар?

Троица глянула на него, прервав дискуссию.

– Мы про кино говорим,– ответил за всех Макс Сапожников, который представлял собой смесь скинхеда и кощея, поскольку носил экстремально короткую стрижку и сверкал остроконечными ушами. Игорь был немного знаком со стилем общения Сапожникова на форумах и полагал, что внешность у Максима определяющая: тот был начинающим кащенитом, быть может, сам покуда того не осознавая.

– Что за кино?

– Группа такая, Мещеряков,– снисходительно сообщил Воробьев.– Школоте не понять. Виктор Цой.

Игорь, который был знаком с такими музыкальными явлениями, как «Крафтверк», «Криденс» и «Сопор Аетернус», а также отчетливо знал разницу между «U96» и «М83», пожал плечами и прошел мимо. По части музыкальной эрудиции он мог дать фору любому школьному фанфарику, так что мнение других в этом плане его не колышело. Леха Воробьев и присные разыкались бы, узрев игоревскую музыкальную подборку на жестком терабайтном диске. Но Цой туда не входил, так что составить троице достойную компанию он все равно не мог. Он тут же забыл об инциденте, потому что он привык забывать. Память в данном случае служила ему добрую службу.

А ночью вдруг приперся сам мэтр. И гитару приволок. С чего вдруг, Игорь так и не понял. Он не был поклонником Цоя. По правде говоря, тот даже ему не нравился. Только ли с того, что о нем упомянул кощей-кащенит Сапожников? Опять загадки в колдовском болоте…

Они вдвоем пребывали в темноте – то ли в помещении, то ли на улице, в общем – непонятно, как это и бывает во сне. Но вокруг них двоих светилось – вокруг Виктора Цоя и Игоря Мещерякова. Цой откуда-то надыбал стул и сел; Игорь по аналогии обнаружил, что и так сидит уже, искать стул не нужно. На Цое была черная рубашка с закатанными рукавами – все, как по Википедии. Волосы слегка поблескивали в свечении, которое непонятно откуда шло. В общем, Цой и Цой, ничего такого, подумаешь, Виктор.