Читаем Каба́ полностью

На этом перечень фактов можно считать исчерпанным, дальше начинается область предположений. Можно лишь догадываться, что чувствовала Вероника Мещерякова все эти годы,– единственная, кто знал правду в семье. Что чувствовала, рассказывая по утрам мужу и сыну небылицы о том, что Игорь Мещеряков вставал ночью во сне. Что чувствовала, балансируя между правдой и ложью, ведь все могло вскрыться в любой момент, от любой мелочи. И близкие люди никогда ей не простят эту ложь. Что она чувствовала, отводя сына на прием к психотерапевту, где вероятность, что правда выплывет на поверхность, возрастала многократно. Но и не предпринимать этих логических шагов она не могла, будучи заложницей своего обмана. Можно предположить, что какая-то часть Вероники Мещеряковой устала. Часть ее хотела, чтобы кто-то,– в данном конкретном случае, Виктор Петров,– докопался до правды, тем самым сняв с нее этот бесконечный выбор: врать дальше или признаться. Это был острый выбор, потому что то, что происходило в такие ночи,– во время приступов Сергея Мещерякова,– не могло не пугать. Однажды Сергей принес из кухни разделочную доску и заставлял сына ее сломать ударом кулака, а когда у того не вышло, огрел этой доской со всего размаха по уху. Да так, что Игорь два дня плохо слышал этим ухом. Каждый очередной тычок, каждый очередной удар или «подсечка» могли стать фатальными. Каждый раз Вероника Мещерякова стояла перед выбором: мнимое благополучие или страшная правда. Каждый раз она принимала решение швырнуть своего сына на заклание этому мнимому благополучию. С этой точки зрения Вероника Мещерякова не заслуживает снисхождения или пощады. Существует концепция злого рока, которую сформировал ее, травмированный в детстве, рассудок. Она была уверена, что злой рок будет преследовать ее семью постоянно, и даже если она расскажет правду мужу и сыну, и даже если они преодолеют этот недуг, злой рок вернется к ним в более страшном обличии. Та же самая концепция первородного греха и расплаты за само свое существование. Тем не менее, вера в злой рок – не повод пускать все на самотек, или прятать голову в песок, или ничего не предпринимать. Вероника Мещерякова виновна в смерти сына, это неоспоримо, и об этом будет дано однозначное заключение.

Что касается Сергея Мещерякова – в данный момент тяжело доподлинно установить степень его вины. Сергей находится в весьма подавленном состоянии, его состояние даже хуже, чем у его жены, при этом контакты с ним ограничены следствием, и о полноценной работе с пациентом не может идти и речи. Но по косвенным признакам все же можно сделать вывод о том, что какой-то своей частью Сергей Мещеряков осознавал, что делает. В пользу этого предположения свидетельствует степень его физического воздействия на сына. Если верить показаниям Зольникова, то в один из первых приступов Сергей Мещеряков его едва не убил, и только чудо спасло данного гражданина. В случае же с Игорем – приступы повторялись раз за разом, однако никогда Сергей не перегибал палку настолько, чтобы скрывать правду дальше стало невозможно. Все травмы носили поверхностный характер, это была та же балансировка между относительным добром и окончательным злом. Имелись некие сдерживающие факторы, которые не позволяли Сергею бить ребенка в полную силу, и одним из таких факторов могло быть частичное осознание, что перед ним – не противник, не враг, не предатель родины или дезертир. Перед ним – родной сын.

Теперь что касается самого Игоря. Его мать считала, что в его случае срабатывает тот же механизм, что и с ней, а именно – вычеркивание из памяти определенного периода времени. Это было не совсем так. Да, в жизни Игоря Мещерякова присутствовали белые пятна, но это были не периоды, вычеркнутые из жизни, это были периоды, прожитые иначе. В ту первую ночь, когда родной и близкий человек набросился на него посреди ночи, бесцеремонно выдернув из сна, не дав опомниться, обрушив град тумаков; когда родной и близкий человек стал Кабой – существом из страшной сказки,– шок Игоря бы столь сильным, столь всеобъемлющим, что мальчик переступил в другой мир. Его глаза были открыты, он мог что-то говорить – слова или даже фразы,– он мог действовать, чувствовать, осознавать себя самого, но только это был уже не Игорь Мещеряков. Он не вычеркивал из памяти события, он вводил себя в состояние гипноза, в состояние транса, и в этом новом состоянии он воспринимал события иначе.

Перейти на страницу:

Похожие книги