Кабахи

— Ну вот, сынок, что на других пенять, когда даже ты от рук отбился и увязался за этими остолопами? Что у тебя с ними общего? Чего ты суешься в их болото? Я этих бездельников не сегодня-завтра поволоку всем гуртом в райком, и уж там почистим их как надо, с песочком. Ну, а что скажут в райкоме, когда и тебя увидят в их шайке? Разве мало в колхозе дела, что ты бегаешь по полю да мяч гоняешь как полоумный! Постой, постой, ты не оправдывайся, зря слов не трать! Ты вот что мне скажи: дела у тебя в колхозе вовсе нет? Вот сбежались вы на Берхеву, вылезли все скопом и уж второй день дырки в скале сверлите. Объясни, пожалуйста, что это вы затеяли? Щурам гнезда готовите? Или у вас в головах мякина вместо мозгов — ведь это же единственная дорога на гору, в верхние поля, а вы ее разоряете. Другого подступа к Подлескам нет! Знаете, что я с вами сделаю, если вы тропку уничтожите и задержите пахоту? Уже рабочая скотина наготове, не нынче-завтра поднимемся пахать, а эти ослы подъездной путь разрушают! Постой, я не кончил… Вот еще этот верзила — взбесился он, что ли? Вместо того чтобы подсобить нам в горячую пору да и деду своему пяток трудодней в дом внести, стакнулся к дурачками, с молокососами и совсем с ума свел всю нашу молодежь! А с твоими ребятами что стряслось? В горы на сенокос не пожелали поехать, а дома вместо дела затеяли в игры играть?

Эрмана молча смотрел на усы председателя, свисавшие под его носом дугой, наподобие лошадиной подковы, и терпеливо дожидался конца его речи. Потом сунул карандаш в карман и встал.

— Куда собрался?

— Пойду уж, допишу объявление.

— Садись, я еще не кончил. Что ты так распалился с этим своим объявлением? Ты лучше брось играть в собрания-заседания и делай свое дело. Все равно никто не приходит. Опять сорвется, просидишь зря весь вечер, как в прошлый раз.

— Теперь не сорвется, дядя Нико, ребята сказали, что придут все до единого.

— Ну, ну, сынок, дай бог нашей козе двойню принести! Но ты этих ветрогонов никакими приманками не залучишь. Говорю тебе — лучше брось это дело и послушай меня.

В дверь постучали. Дядя Нико не отозвался. Несмотря на это, дверь все же приотворилась, и послышался женский голос:

— Можно, дядя Нико?.

— Нуца? Что случилось? Какая нужда тебя ко мне привела? Входи, входи, не бойся, за терновник не зацепишься. — Председатель откинулся на спинку стула, сложил руки на краешке стола и выжидательно глянул на молодую женщину, остановившуюся в дверях.

Нуца, обернувшись, сказала кому-то, кто, видимо, пришел вместе с ней:

— Ну, идем же!

— Ого, целая делегация! — Дядя Нико встал, увидев в дверях Нино. — Пожалуйте, пожалуйте, товарищи педагоги, садитесь и рассказывайте, что у вас новенького. Какие-нибудь затруднения?

Эрмана встал, уступая свое место Нино.

— Мы действительно делегация, дядя Нико. — Нуца улыбалась уголками губ, стараясь, чтобы на впалых ее щеках не прорезались морщины. — И пришли к вам, чтобы предложить нашу помощь. Сам директор нас послал.

— Вот как? — изумился председатель. — Это что-то новое! Я привык слышать в этом кабинете только просьбы о помощи. Какой добрый ангел надоумил вас предложить мне помощь?

— Что тут удивительного, дядя Нико? Разве мы никогда не помогали колхозу?

— Конечно, помогали, но все же удивительно. Обычно мне приходится упрашивать директора, а тут он сам протягивает мне руку…

— Разве песок для клуба мы просеяли не по своей воле, без всякой вашей просьбы? — улыбнулась Нино.

— Правильно, просеяли — и спасибо вам за это. Песок очень нам пригодился.

— Пригодился, только не по назначению.

— Эх, доченька, раз вы решили порадовать меня, так уж не забывайте: то, что мне поднесли, стало моим. А то, что мое, я могу использовать так, как мне заблагорассудится.

— Правильно, дядя Нико, правильно! Но теперь уж мы твердо решили просеять песок именно для строительства клуба. И не только это — мы беремся собрать и доставить камень для стен.

— Ну, доченька Нуца, что я на это могу сказать? Только спасибо! Раз вы так решили, сейте песок и собирайте камень. А я на этот раз хоть на Евангелии поклянусь, что все подготовленные вами материалы пущу только на строительство клуба. Удивила ты меня, Нино, доченька! Не думал я, что ты так близко к сердцу колхозное дело принимаешь!

— Почему не думали, дядя Нико?

— Да что греха таить — деверь-то твой всей нашей молодежи голову задурил, совсем сбил ее с толку… Как тут не подивиться, что он отпустил тебя нам помогать?

— Я теперь сама воспитываю детей, дядя Нико, и сама отвечаю за свои поступки. Но почему вы так плохо думаете о моем девере?

— Раньше не думал, доченька, но с тех пор, как он стал хулиганить, избивать людей и расхищать чужое имущество, я решил, что от него добра ждать нельзя.

— Он в самом деле кого-нибудь побил? — встревожилась молодая женщина.

— Как, ты не слыхала?! И у нас в Чалиспири, и даже в самом Телави в последнее время только и разговору что об этом.

— Неужели правда? — Нино была явно расстроена.

Председатель засунул руки в карманы, вышел из-за стола, сделал два-три круга по комнате, потом остановился и огладил усы.