Кабахи

— Как будто Сандро заберет эти деревья с собой на тот свет. Был бы сад, пользовались бы им и колхоз, и больница, и врач!

Шавлего улыбнулся.

— Я председателя не оправдываю, но какой-то частнособственнический душок в этой истории все же есть…

Больной сел в постели и взволнованно заморгал.

Врач встал, уложил Фому, накрыл одеялом и посоветовал ему не горячиться.

— Частнособственнический душок!.. Скажет тоже! Да разве без интереса можно сделать что-нибудь путное? Крестьянин работает с прохладцей, потому что получает за трудодни мало, все равно что ничего. Урожай падает из года в год, потому что, когда человек работает с прохладцей, он плохо возделывает землю. А земля ведь всегда платит человеку любовью за любовь, изменой за измену! Ну вот и получается, что в крестьянском доме всего не хватает — хлеба, вина, мяса…

— Да и не только продуктов, — доктор задумчиво поскреб свою бороду.

— Выходит, что самое главное — это заинтересовать человека… Посмотри на приусадебные участки, как они ухожены, и все тебе станет ясно. Да и в колхозе то же самое… Недавно завели прикрепление участков к тем, кто их обрабатывает. И что же ты думаешь — колхозник сразу почувствовал поощрение. Всякий теперь знает, что получит премию, если его участок даст хороший урожай. И чем урожай выше, тем больше будет премия.

— Так почему же урожаи в колхозе не увеличились?

— Ну, как нет!

— Тогда почему за трудодень выплачивается мало?

— Вот что я тебе скажу, дружок… Когда крестьянин был хозяином самому себе, он и мерил, и кроил, и шил сам, как хотел. Не нужны были ему ни заведующий складом, ни бухгалтер, ни председатель, ни бригадир. Он один со всеми делами управлялся и не был обязан кормить целую ораву дармоедов. Вот, посмотри, тут рядом со мной живет Маркоз, бригадир. Пока он не наполнит свой амбар и свой марани, до колхоза ему и дела нет. Все к себе гребут, кто сколько горазд. В позапрошлом году Нико отдал под суд двух человек — они работали караульщиками, стерегли от воров виноградники Кондахасеули, сами по ночам виноград корзинками домой таскали. А ведь уличить-то их удалось только потому, что они повздорили и выдали друг друга. А то бы так никто ничего и не знал. Река замутнена в самом истоке!

— Не обязательно — бывает, что в верховье вода чистая, а мутят реку грязные притоки. Помню, в детстве бабушка говаривала мне: «Христос был коммунист!» А что творили на этой грешной земле проповедники Христовы? В одной руке держали крест, а другой шкуру со своей паствы сдирали.

— Они и сейчас не унялись. — Доктор снова отогнал вившуюся над хлебами муху.

— Конечно нет! Наоборот — теперь у них кресты висят на груди и вторая рука тоже свободна…

— Когда медведь спустит жир, злости у него прибавляется! — подтвердил пасечник.

— И муха на пороге зимы особенно больно кусается.

— Мухи только по осени больно кусаются, а вот домашние шакалы зимы и лета не разбирают — всегда рады поживиться за счет колхоза.

— С домашними шакалами справиться не так уж трудно, Дядя Фома, только для этого нужна крепкая рука.

— Кроме домашних шакалов есть еще и волки в лесу. Немало хищников точит зубы на колхозное добро. Крепкая рука… А долго ли она будет крепкой? Только до тех пор, пока ее салом не смажут. От сала, сам знаешь, жесткое становится мягким. Ведь как работал Нико в первые годы! Ты в то время был ребенком, но все же, наверно, кое-что помнишь… Твой дед арбами привозил домой хлеб и вино. Председатель сам не таскал и другим таскать не давал. А потом время взяло свое. Он и не заметил, как начал загребать колхозное добро, а теперь уже не может остановиться. Надоело ему, видишь ли, быть одному честным человеком. Все равно, дескать, всех не обуздаешь, и сам стал как все…

— Нет, я не могу с тобой согласиться, дядя Фома. Наверно, в нем с самого начала таился собственник, хищник… А тормоза, что сдерживают в человеке дурные наклонности, были у него слишком слабы. Так он все видит и ничего не говорит?

— В таком огромном колхозе, как наш, все видеть и каждого за руку поймать невозможно. Знаешь Набию Шашвиашвили? Когда-то он был первым овцеводом в деревне. Держал отару в тысячу пятьсот голов и каждый год получал приплоду в сто десять, сто двадцать ягнят на сотню маток. Сейчас он заведует овцефермой колхоза, и по-прежнему у него полторы тысячи овец, но прирост стада уже не тот. С самого дня основания колхоза он стал уменьшаться и дошел нынче до восьмидесяти ягнят на сотню овец… Никто ничего не может понять, и уличить никого ни в чем невозможно. Копалась в этом деле ревизионная комиссия, даже и специальную комиссию составляли, и сам Нико лично присутствовал три или четыре раза при окоте в Ширване. Каждый раз все оказывалось в полном порядке: приплод был в точности такой, какой учитывался… Набия уверяет, что овцы стали неплодные, — порода, мол, выродилась. Может, оно и так, но кто нам заменит вырожденных овец лучшими? У колхоза на это нет средств, а у Нико — охоты.

— Так выберите председателем такого человека, у которого есть охота. Тогда не будут вас беспокоить шакалы и волки.