Кабала

Помешкин поднялся и опять направился на кухню — подкрепиться соломкой. Все существо Григория Семеновича уже властно требовало ее. Войдя на кухню, он застал своего соседа за делом, которым собирался заняться сам.

— Как себя чувствуешь, приятель? — спросил Парфенчиков, слабо улыбнувшись.

— Я вот за ложечкой пришел. Можно?

— Как же нельзя, утром надобно подкрепиться. Был бы я последним негодяем, если бы в таком важном деле позволил кому-либо отказать. Ешь… Но не перебарщивай. Вчера под вечер ты все же хватанул лишку. Не торопись наедаться от пуза, придержи аппетит. Возьми ложечку, но не больше. Беда может случиться. Не торопись…

— Потянуло, ох как потянуло на твою соломку. За этот вечер я понял главное: маковая соломка способна отразить самое вероломное нашествие реальности. Вот что больше всего мне нравится. Но я теперь твои рекомендации строго исполняю.

— Так-так. Сегодня я начинаю новый проект. Мне его подбросил профессор Кошмаров. Может, он тебя тоже заинтересует. Суть сводится к тому, что профессор мечтает изменить генетический код русского человека и тем самым серьезно улучшить его качество. Он создал некую нанопилюлю, которая обеспечивает воспроизводство генетических особенностей самых ярких из ныне живущих этносов. Германского, китайского, еврейского и по каким-то причинам, грузинского. Впрочем, может, потому, что грузины — это древнейшая европейская нация. Колхидское царство известно еще с V века до нашей эры. Эта нанопилюля якобы способна существенно помочь нашим соотечественникам в тяжелейший период переживаемого ныне морального и экономического кризиса. Что ты по этому поводу думаешь?

— Я против евгеники. Еще в школе я ее изучал, даже на некоторое время увлекся, но потом пришел к выводу: в этой науке много мистики и наша национальная культура с ней несовместима. Поэтому я выбрал свой способ абстрагироваться от общества — уйти в самого себя. И у меня это получилось. Я наблюдаю за реальностью из своего ирреального гнездышка. И вполне счастлив. А теперь, после знакомства с новой энергетической субстанцией, которое с твоей помощью состоялось, надеюсь существенно улучшить свой внутренний мир. Нанопилюля может интересовать меня лишь как стороннего наблюдателя. Меняется ли русский человек, не меняется — меня такие вопросы абсолютно не волнуют. Я боюсь изменить лишь самого себя, ослабить свое самолюбие, нарушить свое одиночество. А что будет происходить с миром, меня не колышет, или, скажу новым сленгом: мне по-фиолетовому. Я ведь не впускаю в себя ничего извне. Так что мне за разница, каким окажется нечто вне меня самого, если это нечто и так для меня не существует? — Помешкин подумал, что сам слышал недавно что-то подобное, наблюдая беседу молодых людей. Впрочем, Петру Петровичу он об этом не сказал.

— А мне интересно, как все же изменится русский человек, получивший сорок процентов инородной генетики. И, признаюсь, я настоял, чтобы в грузинском купаже присутствовал опийный фрагмент. В общем коктейле это составит около одного процента. А если пересчитать на новую генетическую составляющую русского человека, цифра окажется и того меньше — двадцать пять сотых процента. Я уверен: без такого вкрапления яркая творческая личность не состоится. А ведь автор проекта хочет получить именно такой тип.

— А твой интерес тут в чем? — спросил Помешкин.

— Сам не знаю точно, но есть подозрение, что процесс изменения конкретного человека может вызвать у меня самые причудливые игры разума. Начну фантазировать: что еще надо изменить, какую черту характера ликвидировать, что добавить или усилить? Представить себе генетически модифицированного русского человека, принять участие в моделировании нового вида соотечественника — это должно быть увлекательно. Первую пилюлю хочу дать сегодня одной молодой женщине. И тут же начну наблюдать за ее метаморфозами. Профессор дает гарантию качества своей продукции. Ты-то не желаешь на себе таблетку испробовать? — предложил, усмехаясь, Петр Петрович.

— Спасибо! Сейчас мне больше по душе известная ложка без бугорка! — недовольно проворчал господин Помешкин.

— Ну давай, а я тоже свою порцию доем, — кивнул Парфенчиков, запивая соломку.

— Не верю я в успех вашей затеи. Никакая нанопилюля человеку не поможет, — выговорил Григорий Семенович через пару минут. — Тут потребуются тектонические сдвиги. Миллионы лет! Впрочем, давай я тоже понаблюдаю. Кто она?

— Продавщица местного продмага. Кстати, может, с нынешнего дня даже безработная. Инвалид, с трудом ходит. Вчера вечером хотел ее трахнуть, но не сексуальные чувства влекли меня к ней, а желание провести эксперимент: соединить опийную сперму с обычной яйцеклеткой. Только ничего не получилось.

— Отказала? — равнодушно спросил Помешкин.

Петр Петрович без обиняков ответил:

— Нет, у меня эрекция не наступила. Ждал час-два, потом плюнул и ушел.

— А она что, рассерчала?

— Вроде нет. Приглашала приходить.

— Что, опять пробовать станешь?

— Да нет, с этим делом пока попрощался. Секс не моя стихия. Он меня никак не беспокоит, ни в снах, ни наяву.