Кабала

— Мил человек, видно, пройдет еще много времени и тебе придется съесть десятки килограммов молотой соломки, чтобы ты смог абстрагироваться от времени, погоды и окружающей действительности. Меня все это уже давно не интересует. Я не замечаю вещей и обстоятельств, окружающих Петра Петровича. Дождь, ветер, свет, тьма, крики радости или мольбы о помощи, автомобили и яхты… Все это существует в моем сознании в одном случае: если кукнар на миг извлек их из моей памяти. Во всех других вариантах ничего этого я не вижу, не остерегаюсь, не любуюсь, не стыжусь. Это все вне меня! Для постороннего взгляда я плоский человек с отрешенным видом, тип, которого нужно остерегаться. Хотя, конечно, я мухи не обижу. Проект с Лоскуткиной ведь тоже существует лишь в моем сознании. Научись жить по-парфенчиковски — и перед тобой откроется чудесный мир опийного представления с невероятными декорациями и персонажами. Никакого другого, богатого красками и обстоятельствами, жизненного пространства, хотя бы лишь в собственной голове, в этой стране иметь тебе не суждено. Оно уже давно поделено. То, что позволено некоторым, категорически запрещено массам. И еще. Пожалуйста, не разочаровывай меня вопросами о зонтиках и прочей мирской требухе. Мир вещей существует лишь для власти предержащей и богатых. А для таких, как мы, он открывается посредством божественного цветка. Ты же выпил ложку кукнара, неужели после этой вспышки сказочного состояния ты продолжаешь бояться дождя и способен думать о чем-то малозначительном? Поторапливайся!

Господин Парфенчиков жадно наслаждался работой, совершаемой опийным зельем. Восторг был так силен, что он совершенно забыл о плетущемся рядом Помешкине. Ожидание предстоящего эксперимента и метаморфоз, которые произойдут с Катериной Лоскуткиной, побуждало проглотить еще пару ложек соломки, даже с бугорками. Отличного много не бывает. Ох, как я негодовал на себя, как поругивал Парфенчикова за то, что не взял с собой мешочек кукнара…

Восторги…

В Кане моросил мелкий летний дождь. Городок прятался в дремотные сумерки. По темной глади извилистой реки медленно скользили на север слабоосвещенные баржи, скрываясь в космах лесистых гор. А бесшумно падающие листья напоминали о долгих словах прощания, которыми провожают сибирячки своих мужчин в дальнюю дорогу.

Леонид Иванович Ефимкин лежал на диване в своих апартаментах, завернувшись в хлопковое покрывало. После успешного рейдерского захвата ресторана, затем мясокомбината, мебельной фабрики, завода по переработке древесины, кондитерского цеха, угольного карьера, транспортной фирмы, тридцатипятипроцентного пакета акций предприятия, снабжающего Центральную Сибирь электричеством, береговой линии порта, а также приобретения контроля над всем канским бизнесом в городке ему становилось тесновато. Обложены были практически все фирмы, все предприниматели, все вольные рыбаки и охотники. Теперь жизнь в Сибири теряла всякий интерес. Смотреть за огромным хозяйством Ефимкин назначил ветерана-спецназовца Чернохуда. Структура Начальника Поезда, созданная Леонидом Ивановичем, разрослась в солидный ЧОП, с лицензией на боевое оружие. Штат составлял теперь триста человек. Одним словом, пришло время решать, в каком направлении сделать следующий шаг. Встраиваться в инфраструктуру столицы С-го федерального округа? Или замахнуться на Москву? С доходом в семьсот тысяч долларов в месяц он мог претендовать на кресло в Совете Федерации или на мандат Этой партии в Государственной думе. Человек реальной жизни, Леонид Иванович имел отлаженные связи по горизонтали и добротные отношения по вертикали. Это был ресурс, который позволял со вкусом обдумывать, что же лучше приобрести. Должность заместителя губернатора оценивалась на рынке в пять миллионов долларов, кресло заместителя руководителя С-го федерального округа — в десять миллионов. Место начальника департамента важного министерства в Москве стоило не больше пяти.