Кабаре

– Я вынужден истолковать твое полумолчание, как издевательство, – Артур обижается окончательно. Решаю исправляться: в конце концов, он виноват настолько во многом, что мстить было бы слишком мелко…

– Давай разберемся, – говорю устало. – Что ты хочешь?

Артур моментально снова оживляется:

– Говорю же, говорю же, говорю же – поехали. Не хочешь со мной – сама уезжай.

– Почему? Объясни толком.

– Это слишком конфеденциальная информация…

Ну вот, опять все сначала. Машинально снова переключаюсь на свои мысли…

– Стой! – похоже, Артур замечает мою отлучку по выражению лица. – Хорошо, – вздыхает обреченно. – Я расскажу тебе. Объясню все с самого начала. Только пообещай… Пообещай, что после этого уедешь со мной.

Почему? Почему каждый новый виток моей жизни оказывается вынужденным? От безысходности ли, от скуки, от равнодушия…все равно без моих к тому усилий и мечтаний об этом. Может, это и называется судьбой? Ну, когда о чем-то даже не задумываешься, а оно само находит тебя и забирает… Нет. Надоело. Ни за что не соглашусь на подобную авантюру…

– Хорошо. Обещаю. – рефлекс срабатывает быстрее, чем результаты размышлений доходят до мозга. В который раз предаю сама себя, мучаюсь этим предательством, но изменить уже ничего не могу. Пообещала уже… – Уеду. Рассказывай!

* * *

– Сейчас же! Едем немедленно! – Артур продолжает свой получасовый настойчивый бред.

Я устала. От него, от себя, от нас… Я ничего толком не понимаю, в рассказанном, и нужно время, много времени, чтоб как-то отреагировать. Мне бы с тобой, Димка, все это оговорить… А Артур, гад, склонился надсмотрщиком над душой и пилит, пилит, настаивает… Тошно!

– Ну что ты кривишься, как капризный ребенок. Собирай вещи! Пойми, здесь все равно уже ничто не заживет.

Знакомые интонации вырывают из оцепенения и жалости к себе. Ах, так! И этот тоже со своими моральными врачеваниями! Уже, похоже, доложили ему о мнимом моем помешательстве… Надо же: «Здесь не заживет!»

– Оно нигде не заживёт. – говорю спокойно: так, будто речь вовсе не обо мне. – Есть раны, которые не затягиваются, но и не мешают жить. И потом, сменой локации ничего не залечишь…

– «Не заживет» в смысле «не будет жить»! – поправляет Артур неожиданно насмешливо. Он с удовольствием отслеживает мою реакцию. Наблюдает, как до меня доходит, что завелась по глупости. Ухмыляется, когда краснею от собственной подозрительности… Вдоволь налюбовавшись, Артур возвращается к запугиванию: – Здесь все окончено! Авантюра с агитационными турами подошла к концу. Причем к опасному концу! Неужели не понимаешь?

Представляю воочию этот «опасный конец», смущаюсь сексуальной озабоченности собственного воображения, отмахиваюсь от желания поязвить…

Что, Дим? Снова не объяснила, о чем идет речь? Так это от того, что сама не слишком поняла. Сидела в душных тисках проклятого купе, тщательно вслушивалась в Артуровские речи, пыталась «включиться», но не могла. Потому что все эти запугивания отчего-то превратились уже для меня в пустой звук. Они ведь были совсем в другой жизни… /И я разделяю все случаи жизни /На что были до и после тебя…/ Каюсь, неправа. Понимаю, надо осознавать на каком свете нахожусь. Тебе легко – ты однозначно «на том». А я – ни тут, ни там. Хотя физически – «на этом», на том, в котором столько этих светов включено, что с ума сойти можно… Сейчас восстановлю свой диалог с Артуром в памяти. Что же он мне объяснял? Тепло руки – помню. Взгляд неистовый – перед глазами, как и сейчас, стоит. А вот смысл речей только крайне общий. Впрочем, и этого достаточно, да?

Ну хорошо, хорошо, слушай…

– Я, я! – начал он, разумеется с демонстрирации безграничия своего эгоизма. – Я затеял весь этот тур. Я подбил Рыбку на финансирование… – заметив, что ему не слишком верят, Артур решил изложить все по порядку. – Ну подумай, как здорово! В афишах пишем имена настощяих артистов, а о том, что приезжают двойники где-нибудь в углу, маленьким шрифтом. Народ вайлм-валит. Заказчик – партяи в данном случае – видя такое столпотворение с удовольствием отдает деньги. Класс? Я молодец. Неплохо сработано, а? – тогда он все еще принимал меня за живого человека, и надеялся на оценивание красоты его махинаций.

Не удивляйся, Дим. Когда-то давно у нас было так принято: наделаем друг другу красивых гадостей, а потом перед друг другом же ими хвастаемся. Потому что главное – не результаты, а красоты сюжета в действиях. Каждый одержим своим мастерством, и другой, не может одержимость эту не уважать. Это как с Хлебниковым. Знаешь?