Кабинет фей

— И все же, признайтесь, — прибавила тут королева, — если выбор вдруг падет на него, будете ли вы считать себя счастливой?

Принцесса покраснела, опустила глаза и промолчала. Королева обняла ее и расцеловала, не сумев сдержать слезы, — ведь она подумала, что им так скоро придется расстаться, ибо до пятнадцатилетия принцессе оставалось не больше трех месяцев, но, скрыв досаду, она объявила ей о посольстве славного Пересмешника и отдала все привезенные для нее редкости и драгоценные дары. Та же ими восхитилась и с большим вкусом расхвалила самые изящные и любопытные; однако все чаще поглядывала на портрет принца с выражением удовольствия, доселе ею никогда не испытанного.

Посол, поняв, что, сколько он ни проси, принцессу ему не отдают, а только обещают желаемый брак — но обещают так торжественно, что сомневаться неуместно, не замешкался при дворе короля, а пустился в обратный путь и доложил своим государям об успехах посольства.

Принц, узнав, что его надеждам увидеть свою Желанную не суждено сбыться ранее чем через три месяца, разразился такими рыданиями, что поверг в уныние весь двор; он перестал спать и есть, стал грустным и мечтательным, лицо побледнело, утратив живость красок, и целыми днями теперь он только и делал, что сидел на диване у себя в спальне и смотрел на портрет принцессы, писал ей письма и вслух читал их портрету, как будто тот мог их услышать или прочесть, — так его силы все таяли, и он опасно заболел, а о причинах догадаться было легко — не нужно для того ни лекарей, ни ученых докторов.

Король был в отчаянии — ведь он любил сына как никто на свете. И вот он почти потерял его: каково же отцовское горе! Он не видел никакого средства исцелить принца — тот жаждал Желанной, а без нее умирал. Видя сына в такой крайности, принял он решение найти короля с королевой, которые обещали ему принцессу, и умолить их проявить милость к принцу, слабевшему на глазах, и не откладывать больше свадьбы, ибо она может и не состояться вовсе, если они упорно хотят дождаться, пока дочери минет пятнадцать лет.

Это был поступок странный до необычайности, но все же лучше было так, нежели оставить на погибель сына столь горячо любимого. Однако тут сыскалось непреодолимое препятствие: почтенный возраст его позволял ехать только в паланкине, а такой способ передвижения никак не сочетался с нетерпением его сына, потому послал он вперед верного Пересмешника с трогательнейшими письмами, которые должны были склонить короля и королеву к желаемому решению.

Все это время Желанная с таким же удовольствием всматривалась в портрет принца, как и он — в ее портрет. Любую минуту старалась она улучить, чтобы пойти туда, где висел он, но, как ни скрывала свои чувства, за ней все время кто-нибудь да подсматривал: среди таких были ее фрейлины Желтофиоль и Терновая Колючка, они-то и подметили, что принцесса стала беспокойней, чем прежде. Желтофиоль горячо любила ее и хранила ей верность, но Терновая Колючка давно уже чувствовала тайную зависть к ее достоинствам и положению, ведь ее мать выпестовала принцессу, была при ней наставницей, а уж потом стала ее первой фрейлиной. Ей бы любить принцессу как самое дорогое, что есть на свете, да вот обожала она до безумия свою родную дочь и, видя, какую ненависть та питает к Желанной, тоже не могла сохранить к ней добрых чувств.

Когда же при дворе Черной принцессы узнали, какие вести им привез посол, то приняли его неподобающе, — ведь эта эфиопка была самым мстительным существом на свете. Она посчитала это дерзостью — сперва заручиться ее словом, а потом прислать ей депешу, где сказано, что с благодарностью его возвращают. Она была влюблена в принца по привезенному ей портрету, а уж этих эфиопок до любовных дел только допусти — тогда они становятся такими сумасбродками, что другим и не снилось.

— Как так, господин посол, — спросила она, — ваш повелитель считает меня не такой богатой или не столь красивой? Прогуляйтесь по моим владениям — и вы едва ли где найдете просторы шире здешних, пойдите в мою царскую сокровищницу — и увидите там больше золота, чем добывают на перуанских приисках; да посмотрите же наконец, как черна моя кожа, а какой приплюснутый нос, а мои пухлые губы! — разве можно быть еще красивее?[261]

— Госпожа, — отвечал он ей (боясь палочных ударов поболее, чем те послы, коих отправляли к туркам в Порту[262]), — я осуждаю своего властелина, да так, что, позволено мне будет сказать: если бы Небу было угодно вознести меня на лучший трон во всем свете, уж я бы знал, кому его предложить.

— Такие речи спасут вам жизнь, — молвила она, — а то я уж решила начать мщение с вас, но это было бы несправедливо, ибо не вы же причиною дурных манер вашего принца. Вернитесь к нему и передайте, что мне в радость порвать с ним, поскольку я не люблю нечестных людей.

Посол, только и мечтавший поскорее унести ноги, устремился прочь, едва получив дозволение уйти.