Кабинет фей

Он опустился на ветку апельсинового дерева, держа кольцо в клюве. Страшное волнение охватило его, когда в сад вошла принцесса. На ней было длинное белое платье, а голова покрыта черной шалью с позолотой, скрывавшей лицо и ниспадавшей до земли, так что влюбленному Голубю впору было усомниться, она ли это; но он узнал ее по благородству осанки, какого не было больше ни у кого на свете. Когда же принцесса села на скамью под апельсиновым деревом и вдруг откинула шаль, ее красота точно ослепила его.

— О сожаления, о печали, — воскликнула она, — к чему вы теперь! Целый год сердце мое терзалось страхом и надеждой, но вот срок наступил. Еще всего несколько часов — и мне придется погибнуть или стать женой великана. Ах! Да возможно ли, чтобы фея Владычица и принц Констанцио покинули меня? В чем провинилась я перед ними? Но что теперь вспоминать об этом! Пришло время исполнить задуманное.

Она поднялась, полная решимости кинуться вниз; однако, привыкшая пугаться каждого шума, насторожилась, услышав, как заволновался сидевший на дереве голубь, и взглянула на него. В тот же миг голубь слетел к ней на плечо и бросил ей за пазуху спасительное колечко. Принцесса подивилась ласкам прекрасной птицы и великолепному оперению, а ещё сильнее — полученному подарку. Рассматривая кольцо, она заметила начертанный на нем загадочный символ, как вдруг, откуда ни возьмись, в саду появился великан.

Девушки-прислужницы Констанции успели поведать влюбленному чудовищу о том, что принцесса в отчаянии готова скорее покончить с собой, чем выйти за него замуж. Узнав, что она рано утром поднялась на вершину башни, великан перепугался, что случится непоправимое. Сердце его, прежде способное лишь на жестокости, так околдовали прекрасные глаза этой милой девушки, что он нежно полюбил ее. О, боги! Но что же сталось с ней, едва она его увидела! Она была в ужасе, что он не даст ей умереть. Не на шутку испугался столь грозного гиганта и бедный голубь. Но тут принцесса, дрожа от волнения, надела на палец кольцо и, — о чудо! — превратившись в голубку, тут же улетела вместе с верным голубем. Изумлению великана не было предела. Глядя на свою невесту в образе порхающей в воздухе голубки, он сперва постоял в полном ошеломлении, а затем разразился такими воплями, которые сотрясли окрестные горы и стихли, только когда прервалась и его жизнь, ибо он бросился в море и утонул; да оно ведь и справедливей, чем если бы утонула принцесса, которая меж тем улетала все дальше и все быстрее вместе со своим провожатым. Отлетев уже довольно далеко от башни, пара голубей села отдохнуть на мягкую траву и прекрасные цветы, в сумрачном густом лесу. Констанция еще не поняла, что Голубь и есть ее любимый принц. Он же горевал оттого, что не может ей об этом сказать, как вдруг чья-то невидимая рука словно бы развязала ему язык. Обрадованный, он тотчас обратился к принцессе:

— Прекрасная Голубка, неужто сердце не подсказало вам, что рядом Голубь, чье сердце продолжает гореть огнем, который вы же в нем и зажгли?

— Сердце мое желало этого, — отвечала она, — но не осмеливалось льстить себя надеждой. Ах! Кто бы мог подумать? Я была готова погибнуть под ударами изменчивой судьбы, но вы пришли вырвать меня из лап чудовища, которого страшилась я больше смерти.

Принц-Голубь обрадовался, что Голубка заговорила и осталась такой же нежной, какой он ее полюбил. Он произнес самые утонченные и пылкие слова, на которые могла вдохновить любовь, рассказав обо всем, что с ним случилось, пока ее не было, — и об Амуре в кузнице, и о фее во дворце. Радостно было принцессе узнать, что ее лучшая подруга непрестанно охраняла ее.

— Полетим же к ней, мой милый принц, — сказала она Констанцио, — и поблагодарим за все, что она для нас сделала. Она вернет нам прежний облик, и мы отправимся назад — в твое королевство или в мое.

— Если вы любите меня так же сильно, как я вас, — молвил Констанцио, — осмелюсь предложить вам нечто, чему одна лишь любовь придает смысл. Но, милая принцесса, боюсь, вы скажете, что я сумасброд.

— Не стоит беречь репутацию вашего ума в ущерб сердцу, — ответила принцесса. — Говорите же, ничего не опасаясь, — я с удовольствием выслушаю вас.

— Я думаю, — сказал Констанцио, — что мы могли бы остаться такими, как сейчас: вы — Голубкой, а я — Голубем, и пусть в сердцах наших горит тот же самый огонь, что пожирал Констанцио и Констанцию. Поверьте же мне: стоит нам лишь освободиться от бремени забот о наших королевствах, прекратив то и дело держать советы, вести войны, давать аудиенции, перестав без устали играть одну и ту же роль в этом великом театре мира[336], — и как легко станет нам жить друг для друга в столь очаровательном уединении.