Кабинет фей

— Сударыня, я ем астрологов, музыкантов и медиков, — отвечала Флорина. Тут же птицы запели лучше сирен, а потом закричали: «Подайте нам золотой, расскажем, что было, что будет, чем душа успокоится». А та утка, что солировала, прокричала громче всех:

Кря-кря-кря, мы тут все — лекаря,
лечим от всех болезней —
от любви лечить бесполезно!

Краплёна, которую это чудо поразило больше всех прежних диковинок, закричала:

— Провалиться мне на этом месте, что за чудо-пирог! Хочу, чтоб он был мой! Ну-ка, Милашка-Замарашка, говори, чего за него просишь?

— Как обычно, — отвечала королева, — поспать в Каморке Эха.

— Так и быть, — сказала Краплёна милостиво (уж больно она обрадовалась чудо-пирогу). — Да вот тебе пистоль[32] в придачу.

Флорина, довольная как никогда, — ведь теперь она надеялась, что король наконец услышит ее, — поблагодарила и откланялась.

Как только пришла ночь, отправилась она в Каморку, того только и желая, чтобы лакей слово сдержал и вместо сонных капель дал королю другое питье, от которого тот глаз бы сомкнуть не смог. Едва все во дворце заснули, как начала она свои обычные жалобы.

— Скольким опасностям подвергалась я, пока искала тебя, — говорила она, — а ты меня избегаешь и на Краплёне жениться собираешься. Что же я тебе сделала, чтобы ты все свои клятвы забыл? Помнишь ли, как ты в птицу превратился, и как добра я была с тобой, да как нежно мы беседовали? — и повторила все, что они говорили тогда друг другу, — доказательство, что ничего для нее не было дороже этих воспоминаний. Король не спал; он ясно слышал голос Флорины, каждое слово различал и все никак в толк взять не мог, откуда слова эти доносятся. Однако в сердце его, изнывающем от нежности, с такой живостью возник образ его несравненной принцессы, что он снова ощутил всю боль расставания, как в ту ночь, когда ножи изранили его в ветвях кипариса. Он заговорил в ответ:

— Ах, принцесса! Как жестоко поступили вы с влюбленным, который вас обожал! Возможно ли: вы пожертвовали мною ради наших общих врагов!

Флорина слышала все и поспешила ответить; тут она и сказала, что, соблаговоли он повидаться с Милашкой-Замарашкой, все тайны ему тут же разъяснятся. Услышав это, король, сгорая от нетерпения, позвал одного из лакеев и спросил, нельзя ли поскорее Милашку-Замарашку привести к нему. Лакей отвечал, что нет ничего проще, ведь она ночует в Каморке Эха. Король не знал, что и думать. Как было поверить, что прекрасная принцесса Флорина могла переодеться грязнулей-простолюдинкой? И если у Замарашки голос королевы и все их секреты ей ведомы — значит, она и есть Флорина? В таких раздумьях король поспешно оделся и спустился по потайной лестнице в Каморку Эха; дверь королева изнутри замкнула, но у него были свои ключи ото всех комнат во дворце. Флорина предстала ему в легком платье из белой тафты — она прятала его под безобразными лохмотьями; ее прекрасные кудри рассыпались по плечам; она лежала на кровати, на которую лампа бросала лишь тусклый свет из угла каморки.

Король вошел; любовь возобладала над обидой, и, стоило ему узнать возлюбленную, как бросился он к ее ногам, омыл ее руки слезами и едва не умер от радости, боли, от тысячи разом нахлынувших мыслей.

Не меньше него была взволнована и королева. Сердце ее сжалось, не давая вздохнуть; она молча, не отрываясь, глядела на короля; когда же снова смогла заговорить, упрекать уже не было сил; от счастья, что снова видит его, забыла она все свои жалобы и горести. Наконец все им стало ясно, во всем они друг перед другом оправдались. Нежность взаимная вспыхнула жарче прежнего, и единственным, что омрачало их счастье, была фея Суссио.

Но в это мгновение верный друг волшебник явился влюбленным вместе с одной знаменитой феей, а именно — с той самой, что подарила Флорине четыре яичка. После первых приветствий и поздравлений волшебник и фея сообщили, что заключили ради них союз, и теперь Суссио им не страшна, ничем она дальше навредить им не сможет, так что они могут не мешкая заключить брак.

Отрадно было волшебнику и фее видеть счастье двух сердец. Едва рассвело, как весть об их свадьбе разнеслась по дворцу, и Флорина очаровала всех. Новость долетела и до Краплёны; она помчалась к королю, и каково же было ее удивление при виде прекрасной соперницы! Только хотела уродина рот открыть, чтобы обругать Флорину, как волшебник и фея превратили ее в крапчатую хрюшку, так что и имя осталось при ней, и характер ее ворчливый, и голос визгливый. Захрюкала она, заворчала, да и побежала под всеобщий хохот на скотный двор.

Избавились король Премил и королева Флорина от этой постылой гадины — и вот уж только и думали о предстоящей свадьбе, которую сыграли с несравненной роскошью и галантностью. Легко догадаться, как счастливы были они теперь, пережив столько горестей.

* * *