— Не беспокойтесь об этом, — отвечал ему юный бог, — принцесса все знает и ее все понимают; я уверен, что вы очень скоро заговорите на одном языке.
И вот после долгого полета вдали завиднелся желанный остров, и его красоты поразили воображение принца, который без труда поверил, что место это волшебное: воздух там благоухал всеми мыслимыми ароматами — и дивной розовой водой, и померанцевой, и кордовской, цветком померанца пахнул и дождь, водопады располагались так высоко, будто вода ниспадала прямо с небес, в лесах росли редчайшие деревья, а в цветниках — необычайные цветы. Повсюду мелодично журчали родники с водой прозрачнее хрусталя, птицы пускали рулады, которым позавидовали бы лучшие музыканты, фрукты зрели сами по себе, никто за ними не ухаживал, и по всему острову были расставлены богато накрытые столы, а на них все чего душе угодно[419]
. Однако то, что было во дворце, далеко превосходило все, что я успела описать. Стены там были из алмазов, полы и потолки — из драгоценных камней, и из них же перегородки в комнатах; золота столько, сколько везде булыжников, а мебель, самой тонкой работы, феи сделали своими руками, и трудно сказать, что тут больше поражало — роскошь или разнообразие. Зефир спустился с принцем на приятную лужайку.— Сударь, — сказал он, — я сдержал свое слово, остальное предоставляю вам.
Они обнялись. Адольф поблагодарил его как подобает, и юный бог, сгорая от нетерпения, отправился к своей возлюбленной, которую оставил в этих прекрасных садах. Принц шел по аллеям, тут и там замечая гроты, словно нарочно созданные для наслаждений; в одном он увидел беломраморное изваяние Амура, выполненное так искусно, что это, несомненно, был шедевр какого-нибудь непревзойденного мастера; из факела у Амура вместо пламени вытекала струя воды, а сам он стоял, прислонившись к скале, отделанной камешками и раковинами, и, казалось, читал стихи, выгравированные на лазуритовой глыбе:
Затем Адольф вошел в беседку, увитую жимолостью, такой густой, что солнечные лучи едва пробивались сквозь чарующий полумрак. Здесь, на травянистом ковре у ручья, он забылся сладким сном, веки его отяжелели, телом овладела усталость, и он проспал несколько часов.
Принц проснулся около полудня, сожалея, что потерял столько времени, и, дабы восполнить эту утрату, поспешил ко дворцу, где залюбовался красотами, которых издалека разглядеть не смог. Казалось, все искусства состязались, украшая это здание, и без того роскошное и совершенное. Плащ на принце был по-прежнему надет зеленой стороной вверх, так что Адольф видел все, а его никто не видел; он долго искал, где бы войти во дворец. Не успев еще понять, глухая ли стена или врата с другой стороны, он вдруг увидел прелестную девицу, которая открывала хрустальное окно. Тут, откуда ни возьмись, прибежала маленькая садовница, и девица из окна спустила ей на лентах с бантами великолепную корзину из золотой проволоки и велела девочке набрать в нее цветов для принцессы, что садовница и исполнила не мешкая. Адольф же запрыгнул поверх цветов в корзину[420]
, и нимфа подняла ее обратно в окно: видно, зеленый плащ, превращавший в невидимку, мог сделать еще и невесомым, иначе непросто было бы принцу так благополучно попасть наверх. Оказавшись внутри, он тут же кинулся в обширную залу и увидел диво дивное. Нимфы прогуливались там стайками, и самой старшей на вид было не более восемнадцати лет, но много было и таких, что казались еще моложе. Одни белокуры, другие темноволосы, и все прекрасно сложены, белолицы, свежи, с утонченными чертами лица и жемчужными зубками; все разные, но каждая была совершенством. Принц провел бы целый день в этой зале и не отрывал бы взора от них, не возбуди его любопытство несколько голосов, звучавших мелодично и в лад с музыкальными инструментами, на которых кто-то прекрасно играл. Он устремился в комнату, откуда доносились эти прелестные гармоничные звуки, и, войдя, услышал вот что: