Кабинет фей

С чаровницами, увиденными в зале, никто не мог бы сравниться — так показалось было принцу; но тут он понял, что ошибся, и притом самым наиприятнейшим образом, ибо музыкантши далеко превосходили красотою тех, кого он видел до сих пор. Точно по волшебству, он понимал все, что вокруг говорили, хотя и не знал языка, которым пользовались в этом дворце. И вот, когда он стоял за спиной одной из самых красивых нимф, у той упало покрывало, а принц, не подумав, что может испугать ее, поднял его и протянул ей. Она громко вскрикнула, и, должно быть, в первый раз в этом дворце кто-то был испуган. Все подружки ее обступили и принялись настойчиво расспрашивать.

— Вы решите, что я фантазерка, — отвечала им нимфа, — но я только что уронила покрывало, и нечто невидимое мне его протянуло.

Все засмеялись, а несколько нимф поспешили в покои принцессы позабавить ее рассказом об этом происшествии.

Адольф устремился вслед за ними, скрытый зеленым плащом, прошел через залы, галереи, бесчисленные комнаты и наконец попал в покои государыни. Она восседала на троне, сделанном из цельного карбункула, который сиял как солнце, но еще ярче сияли глаза принцессы Отрады, и такой совершенной была красота ее, что и дщерь самих Небес не могла бы быть краше. Она, во всем блеске юности и разума, вся пробуждала любовь и почтение; одежды скорее утонченные, нежели роскошные, белокурые волосы украшены цветами, в цветах была и шаль, а платье из газа с золотой нитью. Вокруг нее летали, резвясь, несколько Амуров, игравших в разные забавы: одни целовали руки принцессы, другие, сперва вскарабкавшись на плечи своих товарищей, потом взбирались на ее трон и венчали ей голову цветами. Услады приплясывали вокруг нее; словом, такое увидел принц кругом великолепие, что и представить себе нельзя. Он же был вне себя от восторга, хотя и с трудом выдерживал сияние принцессы, столь взволнованный и потрясенный, что не думал больше ни о чем, кроме прелестного создания, уже им обожаемого; плащ соскользнул у него с плеч, и принцесса увидела его. Она никогда прежде не встречала людей и была крайне удивлена. Адольф, которого она теперь обнаружила, с благоговением пал к ее ногам.

— Великая принцесса, — промолвил он, — я пересек всю вселенную, чтобы созерцать вашу божественную красоту, отдаю вам мое сердце и все мои помыслы. Откажетесь ли вы? — У принцессы был живой и веселый нрав. Однако тут она долго молчала в замешательстве; до сих пор ей никогда не приходилось встречать ничего и никого милее этого существа, показавшегося ей единственным в своем роде; это натолкнуло ее на мысль, что перед нею, должно быть, Феникс[421], столь редкий и столь превозносимый. Утверждаясь в своем заблуждении, она сказала:

— Прекрасный Феникс (ибо, думаю, вы не кто иной, как он, так вы совершенны, что на всем острове не найти ничего, вам подобного), мне так сладостно вас видеть, и какая досада, что вы только один на свете: а то как же несколько птиц вашей породы украсили бы мой вольер!

Адольф улыбнулся этой речи, исполненной очаровательного простодушия; между тем он не хотел, чтобы та, кого он уже любил страстно, продолжала заблуждаться на его счет, и потому принялся с жаром объяснять ей все, что ей следовало знать, и никогда еще ученица не делала таких успехов и не схватывала так быстро и легко все, чему ее обучали; вскоре она и сама могла уже кое-чему поучить. Она полюбила его больше, нежели себя самое, а он ее больше, чем себя самого; и нега любви, и красота и живость разума, и чувствительность сердца — все открылось нашим нежным возлюбленным. Ничто не нарушало их покоя, кроме одних только наслаждений; не досаждали им ни болезни, ни даже легкие хвори. Годы проходили, а они не старились, ибо в тех прекрасных местах воду пьют прямо из Источника вечной молодости[422]. Ни смут любовных, ни терзаний ревности, ни даже тех милых пререканий, что часто следуют за тихим покоем любящих и вскоре заканчиваются сладостным примирением, — даже и этого ничего не случалось с нашими влюбленными. Одни лишь радости опьяняли их, и никто из смертных до тех пор не знал столь долговечного блаженства, какое досталось принцу; но горек конец у счастья смертных, и отрады их недолговечны.

И вот однажды, сидя подле своей возлюбленной принцессы, Адольф поинтересовался, сколько времени он уже имеет счастье видеть ее.

— Рядом с вами время течет так быстро, — промолвил он, — я и думать забыл о том, как давно здесь нахожусь.

— Я скажу вам это, — отвечала она, — однако как полагаете вы сами: сколько времени вы здесь провели?

Принц поразмыслил, а затем сказал:

— Если бы я слушался только моего сердца и помышлял бы лишь о радостях, коих здесь вкусил, то думал бы, что провел здесь не более недели, однако, милая моя принцесса, если вспомнить, сколько всего тут со мною случилось, то выходит, что не меньше трех месяцев!

Принцесса громко рассмеялась, а потом сказала серьезно:

— Знайте же, Адольф, что прошло триста лет.