Кабинет фей

Тотчас его посадили за стол перед золотым блюдечком, а рядом лежала искусно сложенная салфетка; кот, в ошейнике из жемчуга и с золотым бубенчиком на шее, принялся за еду с видом Раминагробиса[44]. «Ого! Ого, — сказал Дух сам себе, — толстый голубой котяра, да он, должно быть, отродясь мышей не ловил и уж наверное не родовитей меня, а какова честь — есть вместе с моей прекрасной принцессой! Хотел бы я знать, любит ли он ее так же, как я, и справедливо ли, что я вкушаю лишь дым, тогда как он поедает лакомые кусочки!» Он осторожно снял голубого кота, сел в кресло и посадил его себе на колени; никто не видел Духа: да и как его увидеть? На нем была красная шапочка. Принцесса накладывала куропатку, перепелку, фазана на золотую тарелку Василька: куропатка, перепелка и фазан исчезали в мгновение ока; весь двор говорил: «Никогда еще голубой кот не ел с таким аппетитом». Среди угощений стояло превосходное рагу. Дух брал его, вложив вилку в кошачью лапу; случалось ему за нее и дернуть; Василек, не понимавший шуток, мяукал и пытался царапаться, раздраженный до крайности; тогда принцесса говорила: «Подайте же пирог или фрикасе бедному Васильку; видите, как он их просит!» Леандр тихонько посмеивался над таким забавным приключением, но у него, не привыкшего есть так обильно, ничем не запивая, пересохло горло; он подцепил кошачьей лапой большую дыню, которая немного утолила его жажду, и, когда ужин был почти закончен, стянул из буфета две бутыли изысканного нектара.

Принцесса отправилась к себе, позвав Абрикотину, и уже в кабинете велела ей запереть за ними дверь; Дух не отставал и вошел третьим, никем не замеченный. Принцесса сказала наперснице:

— Признайся, что ты преувеличила, описывая мне этого незнакомца; ведь не может быть, чтобы он был так хорош.

— Уверяю вас, сударыня, — ответила девушка, — что я скорее уж недохвалила его.

Принцесса вздохнула и мгновенье размышляла, затем заговорила вновь:

— Я признательна тебе, — продолжала она, — что ты отказалась привести его с собой.

— Но, сударыня, — возразила Абрикотина (которая была очень хитрой и успела прочесть мысли своей госпожи), — что вам за беда, приди он полюбоваться чудесами наших прекрасных краев? Или вы хотите вечно прозябать в безвестности на краю света, спрятавшись от всех смертных? Зачем вам вся эта роскошь, пышность и великолепие, если никто их не видит?

— Замолчи, замолчи, болтушка, — замахала руками принцесса, — не тревожь счастливого покоя. Сама подумай: будь моя жизнь бурной, разве прожила бы я шестьсот лет? Лишь тихие и невинные удовольствия способствуют этому. Разве мы не читали в романах о революциях в больших государствах[45], о внезапных ударах изменчивой судьбы, о немыслимых любовных смятениях, о горечи разлуки и ревности? Что виною всем этим тревогам и печалям? Только общение людей друг с другом. Я, стараниями своей матери, избавлена от подобных неурядиц: я не знаю ни сердечных мук, ни напрасных желаний, ни зависти, ни любви, ни ненависти. Ах! Так будем же, будем и дальше жить столь же безмятежно!

Тут уж Абрикотине сказать было нечего. Принцесса, немного помедлив, поинтересовалась, что она об этом думает. Девушка спросила, зачем же тогда посылать портрет принцессы во многие дворы, где он послужит лишь причиной раздоров, поскольку все захотят им обладать и, не в силах этого добиться, придут в отчаяние.

— И все же признаюсь тебе, — сказала принцесса, — я хотела бы, чтобы мой портрет оказался в руках этого незнакомца, имени которого ты не знаешь.

— Ох, сударыня, — ответила Абрикотина, — уж не захотели ли вы страстно, чтобы вас увидели? Что ж, по-вашему, пусть это желание крепнет?

— Да, — воскликнула принцесса, — оно есть, и породили его уколы тщеславия, прежде мне незнакомые.

Дух не пропустил из этой беседы ни единого слова; многое из сказанного давало ему сладкую надежду, другое же — отнимало.

Было поздно, принцесса отправилась спать. Как хотелось Духу последовать за ней к ее туалетному столику, но, хотя ему стоило лишь пожелать этого, почтение его удержало: он подумал, что должен позволять себе лишь то, что она сама ему разрешит; чувства его были столь нежными и утонченными, что он терзался из-за пустяков.

Он зашел в комнатку рядом со спальней принцессы, чтобы иметь удовольствие хотя бы услышать ее голос. Та как раз спрашивала Абрикотину, не видала ли та чего-нибудь необычного за время своего маленького путешествия.

— Сударыня, — сказала ей девушка, — я проходила через один лес, в котором видела животных, подобных детям; они взбирались на деревья и плясали там, словно белки; внешность их уродлива, зато ловкость не имеет равных.

— Ах, как бы я хотела таких, — сказала принцесса, — но при подобной живости поймать их, должно быть, нельзя.