Кадавры

Когда ее достали из бомбоубежища, Матвей один из первых пришел в палату, едва она очнулась после операции. Он был весь бледный, с дрожащей нижней губой, боялся смотреть на нее, повторял, что ему жаль, и что он счастлив, что она жива, и что он любит ее, очень любит, и что ему жаль, что все так вышло, ему правда жаль, очень жаль, очень и очень жаль. Они обнялись тогда и поплакали, и Даше казалось, что ей полегчало, что этого достаточно, и после выписки она вернулась домой и просто жила дальше, она и сама не хотела туда возвращаться, в тот день, в темноту, из которой за ней наблюдал Лешка с затекшим кровью левым глазом. Но иногда бывало так: она смотрела на Матвея, и сквозь ее сердце, сквозь грудную клетку, грохоча, как поезд вагонами, неслась злоба, тяжелая и оглушительная. И Даша представляла, как совершает что-то страшное, необратимое — направляет машину в столб или вроде того. Поговорить об этом было совершенно не с кем, поэтому, когда накатывало и приступ злобы пронзал сердце, она старалась отвлечься, переключиться. Придумала себе ритуал, ночную прогулку. Шла в ларек на 1-й Бульварной за сигаретами. Сигареты в ларьке продавали в том числе и поштучно, но она покупала целую пачку «Кента», ей нравилось срывать с пачки пленку. Далее от ларька шагала под фонарями на юг, на улицу Кучуры, к заброшенной стройке. Пятиэтажный бетонный скелет недостроенной школы был любимым местом районных гопников, но затемно тут обычно никто не терся. Иногда она, впрочем, слышала голоса и гогот пацанов из глубины помещений и видела дрожащий свет костра, но тихо призраком проходила мимо, ее не замечали. Взбиралась на строительные леса, карабкалась на пятый этаж, залезала на крышу и садилась на краю, свесив ноги, и зажигала сигарету. Смотрела на город, курила, злоба чуть отступала, прохладный ветер трепал волосы. Докурив, отстреливала сигарету щелчком пальцев и наблюдала, как бычок, сверкая искрами, летит по дуге и гаснет в луже среди строительного мусора. Спускалась и шла к котловану, вырытому рядом со стройкой, и бросала в него только что купленную пачку «Кента».

Она отлично помнила день, когда под Пятигорском возник первый кадавр. Тем вечером она в очередной раз пришла на заброшку и сидела на краю с сигаретой, когда по дороге внизу проехала колонна военных грузовиков. Как интересно, подумала она, какие-то учения, что ли?

Вслед за колонной на запад потянулось несколько черных автобусов в сопровождении полиции. Даша бросила сигарету, спустилась и пошла домой.

Возле подъезда во дворе, втиснутом между двумя хрущевками, на лавочке сидели бабки.

— Там в поле труп нашли, — говорила одна, — вот и всполошились все.

— Говорят, на него комбайн наехал.

Какая дурь, подумала Даша, из-за трупа пригонять целую колонну грузовиков? Ага, конечно.

Чуть позже с работы на рынке вернулась мама. Молчаливая, встревоженная. Выглянула в окно. Из их окна был виден парк и парковка рядом. На парковку съезжалась спецтехника, черные автобусы. Грузовики ехали дальше по трассе, часть из них осталась стоять возле парка. Вдали, над полями, мигая красными огоньками, летали дроны.

Ближе к ночи в коридоре защебетал звонок, застучали в дверь. На пороге стоял полицейский (тогда их вроде бы еще называли милиционерами). Он представился, предъявил удостоверение (сержант Олег Корейко) и сообщил, что проводит дежурный поквартирный обход.

— У вас есть знакомые в Варваровке?

— Есть. Там у многих дачи.

— А у вас? Дача есть?

— У нас нет.

— Угу, — он красной ручкой сделал пометку в планшете. Подошел к окну, выглянул, сделал несколько снимков на «мыльницу».

— Слышь, начальник, а че стряслось-то? — спросил Матвей, который по смоловской привычке всех ментов и гаишников называл «начальниками».

Сержант Корейко растерянно посмотрел на него и ничего не ответил.

Через час в дверь опять постучали, в этот раз их было двое, люди в комбинезонах с аппаратурой, сказали, проводят замеры чистоты воздуха.

— Дежурная проверка, ничего особенного, — по их тону, впрочем, было очевидно, что проверка совсем не дежурная и вполне себе особенная.

Матвей прошелся по подъезду, поспрашивал соседей: да, ходят ко всем, собирают данные, проводят замеры. При этом успокаивают, как будто ничего страшного, но кто ж им поверит?

Даша переключала каналы в телевизоре — там ничего, тишина.

Утром, включив свет в ванной, она заметила в углу зеркала небольшой нарост, похожий то ли на соль, то ли на известь. Она намочила тряпку и стерла нарост, но через час он возник вновь, а через два часа наростов было уже несколько — все зеркала и дверные ручки в доме покрылись белыми корками соли.

Даша с тревогой смотрела из окна, количество техники на парковке росло. От проезжающих мимо колонн в квартире дребезжали стекла, дрожала мебель.

Она услышала грохот на лестничной площадке, посмотрела в глазок. Соседи, Тарамоновы, заталкивали в лифт тяжелые чемоданы. Даша открыла дверь.

— Вы куда?

Таня Тарамонова, всклокоченная, запыхавшаяся, злобно обернулась на нее, сдула упавшую на лицо прядь.

— Подальше отсюда, у мамы поживем пока, в Краснодаре.